Я решила, что это нужно обдумать. Несколькими месяцами ранее я прочла книгу, которая продемонстрировала, как блестящий дар рассказчика может служить ясной мысли, честным чувствам и страстной искренности. Автор рассказывал крайне запутанную историю, растянувшуюся на много десятилетий и вовлекшую в себя множество людей, от генетиков, клонировавших клетки в закрытых лабораториях, до семей батраков, ютящихся в хижинах. Автор очень понятно объяснял научные концепции, но ни на секунду при этом не терял темпа повествования. Он обращался с людьми, втянутыми в водоворот сюжета, по-человечески, максимально этично. Эта книга обладала скромным совершенством. И если бы вы сумели бросить читать ее, то я бы сказала, что вы лучше меня, Ганга Дин[287]
. Я не смогла остановиться, даже когда делала пометки, даже когда заглядывала в алфавитный указатель. Автор, еще! Продолжай! Пожалуйста, рассказывай дальше!Между этими двумя очень увлекательными книгами я увидела огромную разницу, которая, несомненно, коренилась в особых свойствах личности одного из авторов: в терпении, честности и готовности рисковать.
Кэтрин Стокетт, белая женщина, написавшая роман «Прислуга»[288]
, рассказывает о белой девушке, убеждающей негритянок поведать ей об интимных деталях их тяжелой и полной несправедливости жизни. Крайне сомнительно, что такое можно было бы проделать в Миссисипи в 1964 году. Когда их белые работодатели узнаРебекка Склут, белая женщина, написавшая роман «Бессмертная жизнь Генриетты Лакс»[289]
, провела годы за исследованием большой и запутанной истории, в которой смешались научные поиски, кражи, открытия, ошибки, секретные проекты, унижение и искупление, и в то же время старалась с невероятным терпением и совершенно бескорыстно заслужить доверие людей, потому что ее зачаровала одна-единственная человеческая жизнь, с которой начались все эти поиски, — жизнь Генриетты Лакс. Семья Генриетты имела все основания считать, что окажется в опасности, если доверится любому белому человеку. У Ребекки Склут ушли годы на то, чтоб завоевать расположение этих людей. Наконец, она доказала чистоту намерений своим терпеливым желанием слушать и учиться, несгибаемой честностью, сочувственным пониманием того, чем рискуют эти люди.«Конечно, ее история превосходит все, — говорит мистер Грэдграйнд[290]
. — Это документальная проза, то есть правда. А художественная проза — просто дешевый фокус».О-о, мистер Грэдграйнд, а сколько документальной прозы — тоже дешевый фокус! «Моя матушка ужасно терроризировала меня, а потом я по случаю купила старинный замок в Нигдении и отреставрировала его, чтобы деревенским детям было где получать современное образование…»
И наоборот, мы можем узнать много правды, читая романы вроде того, где появились вы, мистер Грэдграйнд.
Нет, дело здесь в другом. Дело в том, что самое важное в этих книгах — умение авторов писать интересно.
Если одна из них — из чистого золота, а вторая — из золота с небольшим количеством примесей, как я смогу удержаться и не прочесть обе?
Все не обязательно так, как мы думали
Эту цитату из Гилберта Кийта Честертона я встретила в интересной статье Бернарда Манцо, написанной для выпуска Times Literary Supplement от 10 июня 2011 года (откуда именно взята цитата, автор не сказал). Я решила порассуждать о том, как устроена литература, основанная на воображении, от сказки до фэнтези, и в каких отношениях такая литература состоит с наукой (хотя до этого я доберусь только в самом конце).