Вся Урсула Ле Гуин в одном томе

Генри Джеймс[323] наверняка имел. Но Генри Джеймс не самый обычный писатель, верно?

Вирджиния Вулф секретаря не держала.

Среди писателей, которых я знала лично, только у одного был особый секретарь для работы с почтой. Мне это кажется неким атрибутом запредельной, приводящей в уныние успешности. Для меня первостепенную важность имеет частная жизнь, возможность быть с семьей и делать свою работу. Даже если я не справляюсь с ответами на письма, мне очень трудно убедить себя, что мне до зарезу «нужен некто», посторонний человек, который явится в мой кабинет и будет подчиняться мне.

Мне всегда было неловко говорить, что Делорес — мой секретарь, это звучит так напыщенно (как будто «моя домработница»). Если мне приходилось упоминать ее при людях, я называла ее по имени или «подруга, которая помогает мне с почтой». Но я понимаю, что последняя фраза есть один из тех эвфемизмов, за которыми мы прячем вину и посредством которых пытаемся вернуть человечность в отношения нанимателя и нанимаемого, всегда предполагающие неравенство. В нашем демократическом обществе принято говорить, что неравенства не существует, и мы до смешного упорно стараемся не замечать его — но оно есть, и на самом деле мы это знаем. А раз так, то перед нами стоит задача свести проявление власти к минимуму, не забывать о своей природной человечности даже в мелочах и ни словом, ни действием не подчеркивать вашего неравного положения. Моя зависть к писателям, которые нанимают людей для работы с почтой, и раздражение, которое я испытываю, когда слышу, что у меня якобы есть такой помощник, — достаточно поверхностные эмоции, но сейчас они болезненно обострены, потому что у меня был такой «кто-то», но я его потеряла.

Делорес Руни, позже Делорес Пандер, была моей помощницей и дорогим другом.

Тридцать лет назад или около того я, наконец, набралась храбрости и поспрашивала знакомых о профессионально компетентном и достойном человеке, который бы помог мне справиться с захлестнувшим меня потоком корреспонденции. Моя подруга Марта Уэст, работавшая с Делорес секретарем в офисе, порекомендовала ее мне. В тот момент Делорес была агентом-распорядителем танцевальной группы. Мы обе не знали, что делать, и нервничали, но решили-таки посотрудничать.

Прежде мне не приходилось ничего надиктовывать (если не считать курса «Французский для начинающих», где ты очень медленно и отчетливо читаешь dictée[324] для учеников, а они очень медленно и неправильно за тобой записывают). Делорес некогда сама выучилась стенографии, работала с бешеной скоростью — сейчас, наверное, уже никто так не может, — и записывала тексты под диктовку самых разных людей. Она научила меня составлять письма без черновика и поддерживала похвалами, она вообще оказалась замечательным педагогом. А еще ей доводилось работать и жить с актерами, художниками и танцорами, и потому она привыкла к особенностям темперамента творческих людей (некоторые из этих особенностей были свойственны и ей самой).

Мы стали писать письма быстро и легко, и скоро я начала полагаться на ее советы касательно того, что и как говорить. «Это звучит как надо?» — «А что, если ты скажешь не так, а вот так?» — «Что, ради всех святых, я должна ответить человеку, который прислал шестисотстраничную рукопись о феях на Венере?» — «Да это просто нытик, тебе незачем ему отвечать…» Делорес всегда проявляла больше терпения, составляя ответы всяким чудакам, и при этом сохраняла трезвость мысли; иногда она убеждала меня не отвечать на письма, авторы которых были чересчур странными или хотели слишком многого. Она наловчилась так хорошо отвечать на часто повторяющиеся вопросы, что я могла отдать ей письмо и просто сказать: «Замысел «Крылатых кошек»», — зная, что у Делорес на компьютере уже есть правдивая история о том, как я придумала кошек с крыльями (впрочем, она иногда немного варьировала повествование в зависимости от своего настроения и возраста вопрошающего). Она легко и изящно умела ставить точку в проблемных вопросах, объясняя, почему я не хочу отвечать на них сама. Еще иногда она писала за меня. Ей нравилось отвечать на письма детей, даже когда они были того стандартного образца, который так любят задавать некоторые школьные учителя. Нескрываемая доброта и щедрость души Делорес привносили во всю мою переписку нечто такое, чего никогда не возникло бы без ее участия.