Вся власть Советам. Том 3

– Есть, Антон Иванович, как не быть… У большевиков много кто есть в запасе, – усмехнувшись, ответил Фрунзе, переложив на своем столе несколько бумаг. – Вот, к примеру, господа генералы, войсковой старшина Миронов Филипп Кузьмич, помощник командира 32-го Донского казачьего полка. Воевать начал еще в Японскую, получил там две Анны и Владимира с мечами. На Германской войне получил Георгия 4-й степени и Георгиевское золотое оружие.

– Вполне достойный офицер… – задумчиво сказал Деникин, – и что, вы хотите сказать, что он тоже большевик?

– Ну, если он и не стопроцентный большевик, то вполне сочувствующий нашим идеям, – сказал Фрунзе. – Так что, господа генералы, возьмете такого комиссара в ваш батальон?

– Придется взять, – развел руками Деникин. – 32-й Донской полк, это, если я не ошибаюсь, 3-я Донская казачья дивизия? Помню ее, помню… Она была рядом с нами во время Великого отступления. Казачки тогда показали себя героями.

– Ну вот и отлично, – подвел итог этой затянувшейся беседы Михаил Васильевич, – а о более конкретных вещах вы позже переговорите с товарищем Бережным. До свидания, товарищи, – попрощался с нами нарком.

Мы вышли в приемную, и генералы вопросительно посмотрели на меня – видимо, желая заняться этой самой конкретикой.

– Идемте, господа, – сказал я им, вздохнув, – мое авто внизу, сейчас отправимся в штаб и будем там с вами думу думати…

17(4) ноября 1917 года. Вечер. Таврический дворец. Зал заседания Совнаркома.

Полковник ГРУ Бережной Вячеслав Николаевич.

Сегодня Сталин созвал на совещание всех наркомов – предстояло принять окончательное решение, что делать с «незалэжной» Украиной. Нам было необходимо получить общее добро Совнаркома на проведение показательной экзекуции, чтобы и другим «незалэжным» в будущем неповадно было задирать хвост трубой и воображать, что они что-то значат в мировой политике. Мания величия для стран, которые никогда ранее не были самостоятельными и не имеют абсолютно никакого опыта государственного строительства – это опасное заболевание. И лечить его чаще всего приходится хирургически.

Уже в самом начале заседания, что называется «сходу», Сталин сделал краткий доклад о положении на Украине, добавив в качестве «прогноза» информацию, почерпнутую из нашей истории. Прямо скажу: сведения эти вдохновили наркомов по полной. Во всяком случае, особых возражений по поводу необходимости как можно быстрее покончить с местечковым сепаратизмом ни у кого не было. Лишь наша «мать Тереза» – добрейший Анатолий Васильевич Луначарский – растекся мыслию по древу и начал петь свои «песни нанайские» по поводу «невинных жертв» и «прав наций на самоопределение».

Но Сталин довольно быстро осадил его, заявив, что если мы сейчас быстро и решительно не покончим со всеми этими «самостийниками», то «невинных жертв» будет в несколько сот, а то и тысяч раз больше, а «нациями» не стоит считать одуревших от шизофренического бреда об «особой истории украинского народа» интеллигентов, взращенных в университетах Львова под заботливым присмотром австро-венгерской разведки.

Анатолий Васильевич лишь развел руками, и больше доброхотов порадеть о «бедных и несчастных» украинских «романтиках-патриотах» не нашлось.

Выступивший после председателя Совнаркома Михаил Васильевич Фрунзе кратко рассказал о планах действий частей, посылаемых на Украину для подавления мятежа. Правда, для того, чтобы не дразнить гусей, он ничего не сообщил о формируемом под моей эгидой генералом Деникиным особого добровольческого офицерского батальона. Во-первых, этот батальон еще не сформирован, а посему говорить о нем еще рановато, а во-вторых, кое-кто из присутствующих здесь наркомов может опять начать препираться с наркомвоенмором по поводу «буржуев и дворянах в золотых погонах, которые поедут в Киев бороться с нашими братьями по классу». Ведь не докажешь им, что Деникин, отец которого был по происхождению крепостным крестьянином, в образ «буржуя и дворянина» как-то не вписывается. А вот тот же Анатолий Васильевич Луначарский, отец которого был действительным статским советником, как раз и есть буржуй и дворянин.

Правда, я зря так плохо поначалу подумал о Луначарском. Видимо, до него наконец дошло, чем грозит Советской власти такое явление, как национализм, густо замешанный на русофобии – и он после выступления Фрунзе попросил слова и, выйдя на трибуну, предложил Сталину включить в состав Особой бригады агитотряд, который занялся бы разъяснением «обманутым товарищам из Малороссии» того, что произошло совсем недавно в Петрограде, и что несет простому народу Советская власть.