Вся жизнь - экспедиция

Ровно через год Самойлович отправился на Шпицберген во главе партии горняков-рабочих, нанятых и в Петербурге, и на Урале. Их было около 40 человек, в заливе Коал-Бей они построили дом, подняли русский флаг, а на застолбленных ранее участках начали добычу угля. Вскоре первые 5 тысяч пудов шпицбергенского каменного угля отбыли на родину на пароходе «Мария». Это многострадальное судно, построенное еще в XIX веке, не раз попадало в аварии, тонуло, несколько лет пролежало на дне морском. И сейчас не обошлось без происшествий: вместо Норвегии «Мария» почему-то оказалась у берегов Шотландии, но в итоге все-таки добралась до Кронштадта. Так в 1913 году Самойлович доставил в Петербург собственный русский полярный уголь. Эксплуатация русских шпицбергенских месторождений началась.

Вспыхнувшая в 1914 году мировая война еще больше подтвердила необходимость этих разработок для России. Ведь британский уголь доставлять в Россию сложно и опасно: немцы топят в море суда, а собственные угольные бассейны, Донецкий и Сибирский, далеки от таких крупных потребителей топлива, как Петербург, ставший Петроградом, и Архангельск. До чего же соблазнительно выглядит в такой ситуации Шпицберген!

«Открытые Русановым и мною в 1912 году, эти месторождения были в 1913–1914 гг. мною тщательно исследованы. Угленосная площадь, хранящая в себе запасы угля около 7 миллиардов пудов, простирается более чем на 70 квадратных верст» — вот что говорит Самойлович в 1915 году, после трех подряд полевых сезонов на Шпицбергене, где он с каждым разом углубляет разведку, ставя все новые и новые заявочные столбы. Он прямо-таки на глазах превращается из горняка-практика в пытливого, педантичного и дотошного экономиста, стремящегося вести самые широкие (комплексные, как сказали бы мы сегодня) природно-экономические исследования с учетом всего многообразия географических, хозяйственных, политических факторов.

Самойлович начинает с того, что составляет подробное описание угольных пластов. Их несколько, толщина варьирует от 6 до 16 вершков, анализы показывают, что уголь хорошего качества, не самовозгорающийся. Затем следуют рассуждения о преимуществах подобных разработок. Слой вечной мерзлоты консервирует влагу, и потому нет надобности постоянно откачивать воду из шахт (нет сомнений, что Самойлович. не раз мысленно возвращался к своему фрейбергскому дипломному проекту об искусственном замораживании горных пород!). Та же мерзлота позволяет избавиться от дорогого и крайне дефицитного в Арктике крепежного леса. Пласты угля во многих местах выходят на дневную поверхность, их нетрудно разрабатывать и тут же грузить уголь на пароходы — море рядом. Правда, навигация в этих суровых краях ограничена двумя-тремя месяцами, но дело поправимо: можно резко расширить ее сроки с помощью ледокола, который будет прокладывать в припайном льду канал и выводить суда-угольщики на чистую воду Гренландского и Баренцева морей.

Самойлович впервые заговорил о ледоколе, и слово это будет сопровождать его всю жизнь. И не только слово, разумеется: ледокол принесет ему мировую славу, ледокольные суда будут принимать на борт экспедиции его института. Однако в 1915 году Самойлович говорил и писал не об одних только ледоколах — он призывал увеличивать число грузовых судов, наращивать их тоннаж. И тогда, уверял он, даже в тяжелых ледовых условиях мы успеем перевезти на материк достаточное количество угля. Везти же его нужно в первую очередь на Кольский полуостров, затем по строящейся мурманской железной дороге в Петроград. А через архангельский порт каменный уголь попадет на Русский Север, оживляя этот очень перспективный край.

Горный инженер приводил убедительные экономические выкладки. Он принимал во внимание оптимальную глубину шпицбергенских шахт, стоимость оборудования, скорость проходки арктических пород, а в итоге утверждал: чистая прибыль составит 2 миллиона рублей в год, или 45 процентов на затраченный капитал, — цифра огромная. Одна из его статей заканчивалась так: «Нужно надеяться, что после войны многое пробудится и всколыхнется, и уже теперь существуют реальные основания предполагать, что поистине государственное значение Шпицбергена будет оценено в полной мере».

Война же тем временем разгоралась, плавать на Шпицберген становилось все сложнее: маленькие кораблики, зафрахтованные для рейсов на архипелаг, подвергались в открытом море смертельной опасности. Шел 1915 год, первый год мировой войны и третий с момента исчезновения экспедиции Русанова. Несколько спасательных судов, направленных на ее поиски, возвратились, не обнаружив никаких следов «Геркулеса». 6 марта 1915 года Совет министров России постановил считать экспедицию погибшей и поиски ее прекратить. Это решение вызвало взрыв негодования в среде передовой русской общественности, и одним из первых с глубоко аргументированным протестом выступил Рудольф Лазаревич Самойлович.