Вся жизнь – игра

Вместо того чтобы последовать этому совету, гость в одном ботинке повел себя еще более вызывающе – он расхохотался и, перемежая свои слова иканием, пробормотал:

– Как ты его назвала? Ро-ро…дион По-по…по-па…та-пыч? А, ну как же я сразу не…

Босс стремительно вскочил и холодно выговорил:

– Вот что, милейший. Вы вполне можете оказаться банкиром или генералом ФСБ, общий контингент гостей к тому располагает, но я не дам себя оскорблять! Ясно тебе?

– Но… ты… эт-та… – начал было тот, но Родион тотчас же перебил его:

– И знать не знаю, где твой ботинок! Сам, сам ищи, понятно тебе? Мария, пошли!

Мы поднялись с дивана и тут же увидели, что в галерею входят Анна Ивановна и Елена, а с ними – еще трое мужчин. Над обнаженным плечом Елены мелькнуло сосредоточенное бледное лицо Маминова.

* * *

Маловыразительные светлые глаза экс-банкира недоуменно окинули галерею. Чуть за ним следовал неизменный телохранитель-азиат. На некотором расстоянии от них катился еще один представитель сильного пола, но вполне веселый и жизнерадостный, на его лице лучилась белозубая улыбка, а глаза приветливо и маслено поблескивали. Это был Мавродитис.

Елена и Анна Ивановна остановились у самых дверей, а дальше направились только Маминов и его телохранитель. Мавродитис задержался возле дам, что-то говорил им, весело и бурно жестикулируя, но принужденно улыбалась и согласно кивала только хозяйка дома, а ее дочь даже не потрудилась изобразить, что она слышит Телемаха Одиссеевича. Полные чувственные губы ее подрагивали, выдавая, что происходящее задело ее за живое.

Только что именно – я пока не понимала. Неужели то, что их разговор стал хотя бы частично слышен другим? Да нет, вряд ли. Если бы они стремились к конфиденциальности, то устроились бы в одной из комнат загородного дома Климова. Мнение общества, я так понимаю, вообще мало волнует эту Елену. Нет, тут что-то другое.

Иначе не явился бы сюда Маминов собственной персоной.

Впрочем, все выяснилось в первую же минуту. В первой же фразе. Первым же словом экс-банкира.

– Папа, – сказал он своим спокойным скрипучим голосом, и у Родиона запрыгали губы, а у меня дрогнули ресницы и широко раскрылись глаза, – я просил, чтобы ты вел себя прилично. Я же предупредил тебя: ради бога – без выходок.

– Б-без динамитных шашек в торте, как говорится, и без пьяных п-попов на столах, – отозвался тот. – Это я все помню. И я все выполнил. А что я, собственно, такого сделал? Беседую со своим крестником, разбил ему очки, безобразничаю помаленьку – и все тут. Да, кстати, – он осмотрел всех тех, кому адресовались его слова, и обратился сначала к Родиону Потаповичу, а потом к Маминову: – Вот, познакомьтесь. Вы же это, в некотором роде… братья. Один – биологический сын, второй – крестный. А то как-то непонятно, когда гость и юбиляр… м-м-м… между собой не знакомы. Смешно, но факт. Ты не узнал меня, – повернулся он к моему боссу, – и я тебя тоже не узнал. Лет пятнадцать не виделись, а? Так что ты меня извини… я не над тобой смеялся, а над собой… когда понял… что соб-ствен-ного… собственного крестника не узнал.

– Ничего, Пал Борисыч, – уронил озадаченный Шульгин.

– И все-таки, папа, – холодно выговорил Маминов, не обращая никакого внимания на Родиона Потаповича, – я прошу вести себя потише. Иначе приставлю к тебе Хала, – он кивнул на будто окаменевшего охранника-азиата, – он будет учить тебя хорошим манерам.

– Да-а, нау-учит! – присвистнул Маминов-старший. – Как известно… м-мичман Халмурзаев по прозвищу Хал в пору своей военно-морской службы имел на погонах две звездочки, что значительно превышало количество его мозговых извилин… уф! Выговорил. А теперь, стало быть, отставной м-мичман Халмурзаев…ик!.. будет учить меня хорошим манерам. По-нят-на-а!

– Я приношу вам извинения за поведение моего отца, – обращаясь к нам, сказал Маминов подчеркнуто любезно. – Он немного переусердствовал, налегая на напитки. Я сейчас отправлю его отдыхать. Хал!

Могучий телохранитель-азиат направился в сторону Павла Борисовича, но тот решительно замахал на него руками:

– Да и не пробуй даже подходить ко мне, меружан обезьяна! Кто пьян? Я пьян? Это, может быть, философский вопрос… кто из нас больше пьян! Да.

Хал продолжал молча идти на отца своего шефа.

– Да что ты на меня так смотришь? – выговорил Павел Борисович.

Хал протянул к нему руки, но Маминов-старший неожиданно проявил проворство и, увернувшись от телохранителя, произнес быстро-быстро, как бы боясь, что его перебьют:

– Ты, Леша, не прав. Ты, Леша, горячишься. Я тебе даже подарок еще не сделал, а ты меня, родного отца, рад уж в какую-нибудь комнатенку закатать, чтобы я тебя своим антиобщественным видом не дис-кре-ди-ти-ро-вал!

– Хал, не тронь! – почти как собаке, приказал азиату Маминов. – Ну, какой еще подарок, папа? Что же раньше не подарил, когда все?..

– А я не могу, как все, ты что… еще не уяснил?!

– Уяснил, – мрачно сказал отошедший от дел банкир. – Ну, что за подарок? – Он оглянулся на нас, но Павел Борисович предупредил возможную его фразу встречным: