Вся жизнь перед глазами

Диана вошла на кухню и потерла глаза. Неужели ей привиделось? Интересно, можно ли увидеть кошку, которой нет? Если только у нее в мозгу не сохранился специальный островок, на котором отпечатался образ Тимми. Клетки мозга сработали произвольно и запустили процесс восстановления картин из прошлого… Плюс ощущение приближающегося дождя…

Она щелкнула выключателем, и кухню залил яркий свет.

Тимми. Кот пришел на то самое место, где раньше стояли его миски с кормом и водой. Он терся о дверцу холодильника, как делал всегда, прижимаясь к нему мордочкой, потом словно невзначай поднял голову к Диане.

— Тимми?

Она наклонилась и почесала его за ушками.

Тимми замурлыкал, громко и требовательно.

Свет и тени

— Диана! — отозвался Пол, когда она до него дозвонилась.

Тимми мирно спал, свернувшись у нее на коленях.

Диана открыла ему банку тунца, он жадно проглотил еду и вылизывал миску, пока не осталось не только крошек, но даже запаха рыбы.

Одной рукой Диана прижимала трубку к уху, а другой поглаживала кота.

— Диана, — терпеливо повторил муж. — Все черные коты имеют тенденцию быть похожими друг на друга.

— Знаю. — Она понимала, что это звучит нелепо, и поэтому рассмеялась: — Вот это-то и странно, такое поразительное сходство. И как он попал в дом?

— Ты уверена, что это кот, а не кошка?

— Да, я проверила.

— Да он мог пробраться миллионом способов! Наиболее вероятно, что кто-то из нас не закрыл утром дверь. Или он пролез в щель между подвалом и крыльцом, о существовании которой мы с тобой даже не подозреваем. Или через чердак.

— Знаю.

И это была правда.

Все это она и сама знала.

Чего-чего, а щелей в таком старом доме хватало — дыры в фундаменте, дыры под крышей, выбирай, что больше нравится. Да и кот, при всем своем сходстве с Тимми, наверное, никакой не Тимми. Но разве обязательно ей об этом напоминать? Тимми…

Он прожил всю жизнь у нее на глазах, рос, взрослел и старел. Она сама отнесла его к ветеринару, чтобы ему сделали последний укол, и до последнего мига держала его на руках. Этот кот не может быть Тимми.

— Так ты его оставляешь? — спросил Пол.

Вопрос показался ей странным. Оставляет ли она кота… Наверное, он хотел сказать «мы»…

— Ну, если его никто не хватится… Не напишет объявления… Почему бы и нет?

— Прекрасно, я просто так спросил.

— Эмма обрадуется.

Пол промолчал.

— Когда приедешь?

Он сказал, что вернется рано. Закончит срочную работу и приедет. Еще до вечера.

По дороге в Бриар-Хилл они остановились у фруктового ларька.

Старик со старухой продавали калифорнийские персики.

У старика была сморщенная, как печеное яблоко, кожа, зато у старухи, замотанной в коричневую шаль, из-под низко натянутой мужской рыбацкой шляпы выглядывало совершенно гладкое лицо — лицо человека, всю жизнь прятавшегося от солнца.

Старик даже не посмотрел на девочек, просто взял деньги и ткнул пальцем в пакет с персиками — забирайте, мол.

Старуха молча наблюдала за ними.

Одна из девочек почувствовала, как та уставилась на ее татуировку на бедре.

На углу, свернув с проселочной дороги, остановился пикап, в котором сидели два парня. Они засвистели и закричали через окно:

— Эй, крошки! Привет!

Они обращались к обеим подружкам, но та, чье бедро было украшено татуировкой, не могла поднять глаз от пакета с персиками. Что-то теплое, словно слезы или кровь, заструилось у нее внутри, перетекая из горла вниз.

Парни все свистели.

Старик со старухой сердито на нее покосились.

Пакеты с фруктами плавились на солнце.

Над ними парил почти невидимый рой мелких мушек.

Солнце горело над головой.

Зачем она так оделась — шорты, топик на тоненьких бретельках, золотое кольцо в пупке, да еще эта татуировка, — если не хочет, чтобы на нее обращали внимание?

Девочки съели персики в машине.

Одуряюще сладкий сок стекал по пальцам, и все, до чего они дотрагивались, становилось липким.

Тимми спрыгнул у нее с колен.

Перебрался на кушетку и свернулся калачиком в своем любимом углу — там, где привык лежать и точить когти и где цветочный узор за долгие годы истерся почти до основания.

Тимми у них гулял на улице, когда хотел, поэтому ему были нужны хорошо отточенные когти. Их отметины остались по всему дому.

Диана поднялась с кресла. Ей было хорошо. Как будто она вновь обрела нечто такое, что считала навсегда потерянным. Что-то свое, родное. Она миновала гостиную — кот довольно урчал у нее за спиной — и через кухню вышла во двор, направляясь в мастерскую.

Дождь кончился, но вдали еще слышались громовые раскаты и на горизонте вспыхивали зигзаги одиночных молний. Было душно, парило. На тропинку вылезли дождевые черви.

В гараже было темно. Диана поднялась по лестнице и включила в мастерской свет. На мольберте по-прежнему стоял вчерашний набросок юной парочки.

Это были лучшие минуты ее жизни — в первый раз посмотреть на сделанный накануне рисунок. В каком-то смысле это было все равно что смотреть на работу другого художника, например одного из ее студентов. Первое целостное впечатление позволяло понять, что же у нее получилось.

Судя по всему, эта работа ей удалась.