Вся жизнь перед глазами

В группе серьезных студентов-филологов она была самой младшей и хуже всех подготовленной. На самом деле ее интересовало только изобразительное искусство, но мать подбила ее записаться на этот курс, уверяя, что профессор Макфи — лучший преподаватель факультета философии. Она даже призналась, что сама слегка в него влюблена, но, к сожалению, он был намного моложе ее и женат.

Поначалу Диана честно пыталась записывать за профессором, но вместо конспектов у нее получались какие-то путаные обрывки. В конце концов она бросила это бессмысленное занятие и стала просто слушать.

Лекции он читал вдохновенно. Говорил быстро, иногда заглядывая в желтый блокнот, но никогда не читал по бумажке. И никогда ничего не писал на доске. Странно, но он даже никогда не рассказывал о том, что было объявлено темой лекции, вместо этого предлагая массу подробнейших сведений, связанных с ней, но не напрямую.

Наверное, догадывалась Диана, это и есть основа современного мировоззрения, уходящего корнями в средневековую философию, но она ровным счетом ничего не знала ни о Средних веках, ни о философии, ни о современной культуре — во всяком случае, той культуре, которой были так увлечены другие студенты и сам профессор Макфи, сыпавшие названиями иностранных фильмов и новаторских романов, не говоря уже об именах поэтов-сюрреалистов.

И все-таки кое-что из услышанного застревало в ее голове, и эти новые представления будили ее спящий мозг, наводя подобие порядка в царившем в сознании хаосе. Она ловила себя на том, что стала иначе смотреть на окружающий мир…

— Грех, — говорил он. — Что такое грех? Что такое зло? Как Блаженный Августин трактует грех и зло?

Никто не поднял руку.

Насколько она помнила, Блаженный Августин согрешил в детстве, когда вместе с дружком украл из чужого сада персики. Мальчишки нарвали плодов сколько могли унести, после чего выбросили их.

— Зачем мальчики украли персики?

— Может, хотели есть? — предположил один студент.

— Ничего подобного, — возразил другой. — Они же их выбросили.

— Вот именно. Они украли персики просто ради того, чтобы согрешить. Это, по определению Блаженного Августина, и есть грех.

У нее раскрылись глаза. Она чувствовала себя так, словно умирала от жажды и ей дали глоток воды.

Но по большей части в этой аудитории ее не покидало ощущение, что она болтается где-то между Средневековьем и современностью, пытаясь смотреть фильм, который показывают с проектора, направленного на ее лицо. По счастью, с середины семестра она начала спать с профессором Макфи, а к концу года тот бросил жену, и они переехали в квартиру, которую он снял для них на окраине.

Записи, сделанные до того, как она бросила вести конспекты, Диана сохранила. Иногда она доставала их из книжного шкафа в мастерской и, перечитывая заполненные детским почерком страницы, уже не удивлялась, что ничего не понимала в лекциях Пола. Даже если пыталась записывать их розовыми чернилами.

— Можно угостить вас чашечкой кофе? — в один прекрасный день предложил он.

Душа человека — тайна, проникнуть в которую под силу только Богу.

От «Дома ангела» они пошли к расположенной через дорогу кофейне, в которой подавали кофе капучино, сандвичи с огурцами и продавали конфеты на вес.

Диана тогда почти не пила кофе, поэтому он купил ей пакет ирисок и чашку горячего шоколада. А несколько дней спустя, когда в ее комнате в общежитии он расстегивал пуговицы на ее блузке, у него так дрожали руки, что в конце концов ей пришлось сделать это самой. Потом профессор Макфи бросился на колени и целовал ей грудь, соски, плоский живот, пупок… Смеялся над золотым кольцом в пупке, а потом расстегнул на ней джинсы и стянул их и целовал бедра и впадинку между ними.

В комнате, где на стенах висели постеры с солистками балета и повсюду валялись мягкие игрушки, Диана опустилась на узкую кровать. Стягивая с ее плеч блузку, он спросил, девственница ли она.

— Да, — ответила она и внезапно обрела девственность.

Август — ужасный, душный брат июля…

Не спасал даже кондиционер. Спать стало невозможно. Жара медленно вползала в тело, проникала в кровь. В город, накрытый, словно одеялом, жарким влажным воздухом, не тянуло. На всем лежала жирная, липкая, вонючая пленка.

Они не испытывали ни малейшего желания бродить в гордом одиночестве по пустынным залам магазинов, слушая гулкое эхо собственных шагов.

Газеты пестрели заголовками, пугая самым жарким летом в истории города.

С балкона своей квартиры одна из девочек внимательно наблюдала за тем, что творится в соседском садике. Его освещало солнце, дробившееся на голубой глади бассейна… Его поверхность подергивалась рябью, напоминая пульсирующие извилины на полушариях мозга.

Дом внизу целый день пустовал.

В бассейне — ни души.

Даже на подъездной дорожке ни одной машины.

Сверху ей все было отлично видно.

— Можно пойти в городской бассейн, — засомневалась по телефону подружка.

— Еще чего! С мелюзгой в одной луже!

— А если поймают?

— Подумаешь. Поорут и перестанут.