«Вся жизнь – Петушки». Драматизированная проза и прозаизированная драма Венедикта Ерофеева

Вокзал отправления и расписание предложены: Курский вокзал, «четвертый тупик» (с. 27).

Расписание: отправление в 8.16.

Время в пути: «ровно 2 часа 15 минут» (с. 129).

Пункты следования не просто обозначены, но даже уточнены станции следования без остановки: «Остановки: Серп и Молот, Чухлинка, Реутово, Железнодорожная, далее по всем пунктам, кроме Есино» (с. 27).

Для полноты и правдоподобия картины даются день недели (пятница) и время года (осень – «темнеет быстро», с. 129).

И подобные темпорально-географические координаты могут быть приумножены.

Таким образом антураж путешествия обеспечен, его внешние специфико-квалификационные признаки налицо.

Однако жанр повествования (в данном случае речь о романе-путешествии) может быть квалифицирован исходя не только из внешних признаков текста, но и основываясь на существенных (конститутивных) чертах повествования. Так, если традиционное путешествие «совершается», как уже отмечалось, ради активного продвижения интриги, с целью выявления динамики характера героя (-ев), во имя разнообразия встреч, картин, впечатлений и проч., то у Ерофеева дело обстоит иначе: ни одна из доминантных черт романа-путешествия в данном случае «не работает», «привычных» составляющих путешествия у Ерофеева нет.

Традиционного для жанра романа-путешествия разнообразия картин в романе Ерофеева отметить нельзя. В отличие от иных героев-путешественников ерофеевский персонаж не смотрит в окно[12],картины за окном не актуализированы и потому не сменяют друг друга, и даже когда во второй половине романа герой все-таки вглядывается в заоконное пространство, картины не возникает: в наступившей ночной тьме различимы только безликие бесконтурные огни. Пейзажные декорации не чередуются, и в привычном смысле пейзажа в ерофеевском романе вообще нет[13].

Смены географического пространства в романе Ерофеева не происходит, варьируются только ничего не говорящие непосвященному читателю «вывески» («Различия, лопаясь, превращаются в идентичности…»[14]), которые по сути и не принадлежат пространству, ибо отражают не названия отдельной станции, а обозначают «перегон» от станции до станции (Москва – Серп и Молот, Серп и Молот – Карачарово, Карачарово – Чухлинка, Чухлинка – Кусково и так далее), следовательно, возникают только в подсознании героя, автоматически отмечающего (подсознательно констатирующего) передвижение от одного пункта к другому. Физическое перемещение героя за пределами вагона электрички не составляет ось романа. К развитию сюжета, характера, обстоятельств «вехи пути» отношения не имеют: с равным успехом герой мог бы просто отсчитывать время в пути (что он и делает в отдельные моменты) или измерять путь исчислением километров или, что актуальнее для него, – количеством выпитого. К тому же то обстоятельство, что герой уже три года ездит по одному и тому же маршруту («прошло уже три года…», с. 110; «так продолжалось три года, каждую неделю…», с. 111) задает не динамику, а скорее статичность и привычность/устойчивость впечатлений.

Разнообразия встреч и характеров, задаваемых романом-путешествием, у Ерофеева также нет, так как «мистические собеседники» героя (ангелы, Господь) и «пассажиры-попутчики» (Митричи, Он и Она, Тупой-тупой и Умный-умный) заданы в романе единовременно и изначально, раз и навсегда, их «качественный» состав не реконструируется, а их число минимализовано.