Всячина

Однушка у него была хорошая, из новых. Большая комната и очень большая по сравнению со старыми домами кухня. И потолки высокие. В общем, если бы прижало, то, наверное, на одну ночь человека три… Нет, пожалуй, даже пять можно было. Но это — если прижмет совсем. А так вот, потихоньку, незаметно, по одной девчонке… И ей хорошо, есть где пересидеть, и ему это дело по душе. А если бы не он — куда им деваться, бедным. Прав у них теперь никаких. Работы — почти никакой. Вот он и такие же — они спасают этих девчонок от страшного будущего и тоскливого настоящего. Так и назвали себя и таких же — «Подземная железная дорога». И это даже хорошо, что она не подземная и не железная. Зато никто не догадается.

С этими мыслями он и заснул.

Как всегда, спал крепко и видел разные цветные и красивые сны.

…

— Как зовут?

— Леся.

— Это Олеся, что ли?

— А-леся, — подчеркнула она.

Вот ведь наградили имечком. И будет потом, скажем, «Алеся Никоноровна». Он хмыкнул, рассматривая ее.

— Что не так? — подбоченилась вызывающе, стрельнула карим глазом.

— Да все так. Идем сейчас спокойно, без напряжения.

— Добрый вечер, — в сторону консьержки.

А та вдруг потянула свою форточку в сторону.

— Дочка-то ваша все красивеет и красивеет!

— Ну, дык, — сказал он, разведя руками в стороны, будто извиняясь немного и недоумевая притом. — Растет ведь. Вся в меня.

Посмеялись приязненно и негромко. Алеся эта стояла сзади и скромно смотрела в пол, изредка дергая его за рукав — мол, пора, пора уже и домой.

Дома тоже по затверженному сценарию.

— Ванная справа, туалет слева. Шампуни и прочее на полке. Полотенце — вот.

Полотенце достал голубое. То, прежнее, еще лежало в баке непостиранное.

— А если не мыться? — задумчиво произнесла.

Они почему-то все боятся мыться. Боятся остаться в чужом помещении обнаженными. То есть, грубо говоря, голыми. Даже за дверью и за засовом.

— А белье?

— Так вы мне грязное постелите, чего там…

— Где ж я тебе грязное-то найду?

— Чистюля, — восхищенно пропела девушка и исчезла в ванной.

Он прислушался: задвижка не щелкнула. Вот ведь дурища затюканная. Она что себе думает, что обязана ему чем-то? Замутили девке голову. Да всем им замутили. С самого детства. С рождения даже.

На ужин он сварил макароны и достал последние две котлеты из маленькой кастрюльки. Кастрюльку поставил в мойку. Завтра надо будет что-то придумать еще. Может, потушить овощей с мясом. А то придет опять девушка, а кормить вдруг будет нечем. Неудобно.

Алеся была розова, довольна. Волосы в полотенце не заворачивала. У нее короткая стрижка. Дерзкая такая, почти мальчишечья. В деревне за такую стрижку могли бы и побить. В большом городе пока проходило. Ну, до встречи с ревнителями — проходило.

— А я капюшон натягиваю, — сказала она, набив рот макаронами. — Никто и не видит. А короткие — они удобнее в дороге.

И ведь права, мелкая. Короткие в дороге действительно удобнее.

— Вот белье, — кинул он пачку на диван. — Дверь закрывается. Мне утром на работу, так что не шуми слишком.

И улыбнулся.

А она чего-то рассмеялась.

— В шесть я встаю, в восемь выходим, ясно? В холодильник сама загляни, подбери себе на завтрак что-нибудь. Я пью кофе — и один бутерброд с сыром…

Перед тем, как заснуть, он еще слышал какую-то возню на кухне, звяканье посуды, шум воды. Моет, похоже. Хорошая девочка. Правильная. Приятно.

Сон был крепкий. Цветной. Хороший.

…

— Как зовут?

— Вы забыли, что ли? Леся я, — смеялась девчонка.

И правда, вчерашняя, которая через «а».

— Что-то случилось? — оглянулся он украдкой, холодея спиной.

— Ничего. Вот, — она покачала пухлым пакетом. — Еды купила. У вас там холодильник совсем пустой.

— Я заказал доставку.

— Вот, я, значит, буду теперь, типа, доставка, — опять хихикнула она.

— Ну, пошли, Леся, — вздохнул он.

Ванная, на которой он настоял. Кухня. Еда. Сегодня были гренки из белого хлеба в омлете. Она принесла яйца и молоко.

В ванной он чистил зубы. Потом заметил новое: на трубе сушились какие-то девичьи штучки. Вот это они теперь носят? Вот эти веревочки? Он растянул на пальцах непонятное, прикидывая, куда и что кладется. Посмотрел на себя в зеркало и прыснул смущенно: вот дурак-то, а, вот же дурак старый!

Спалось беспокойно. Все время казалось, что кто-то заглядывает в дверь. Он просыпался, смотрел сквозь полусомкнутые веки. В темноте качались тени от деревьев во дворе. Все было тихо.

А утром его разбудил стук в дверь и голос, прерываемый смехом:

— О, мой великий господин! Ты говорил, что пьешь кофе в семь тридцать!

Сердце дернулось и забилось с удвоенной скоростью. Часы на стене показывали семь тридцать. А как же будильник?

Она уже входила, заставив его судорожно прикрываться одеялом. На подносе стояла турка с кофе — вот чем так вкусно пахло во сне! — блюдце с тостами, порезан сыр, как он любит, не тонкими ломтиками, а кусками.

Кофе был хорош. И на работу не опоздал, что самое главное.

…

— Опять ты?

— А может, мне у вас понравилось!

— Что значит — тебе понравилось? Это, между прочим, моя квартира, это мой дом, наконец, это мой город, — начал заводиться он.