Будильник прозвучал древним добрым рок-н-роллом, как всегда в то самое время, когда снится самый приятный сон. Если снится всякая фигня, и ужасы до мурашек по коже и замирания сердца, то это наверняка чуть за полночь. А вот если все тепло и светло, и приятно, и ласково, и спится с улыбкой, и еще и еще хочется — то пора вставать. Это уже просто как примета такая.
— Доброе утро, Петр Евгеньевич! — раздалось в темной комнате.
Ну, нет. Значит, это еще не утро. Значит, просто кошмар такой снится. Кошмар с будильником — неплохое, кстати, название для рассказа. Надо будет запомнить.
— Доброе же утро! Пора просыпаться!
Вроде, не настраивал я будильник на голосовое сопровождение? Или это головидео проснулось? Но кто его мог включить? Само — на звук? Новая прошивка, что ли? Вот всегда так: обновляется все само собой, а что там новое — узнаешь уже со временем…
— Петр Евгеньевич! Я ведь понимаю, вам потом будет просто некогда, поэтому и жду с самого утра.
— Не Петр Евгеньевич, а Евгений Петрович, — пробурчал я в подушку.
— Прошу прощения, но у меня тут записано… Вот, прямо так и записано — Петр Евгеньевич. Но сейчас исправлю, раз такое дело.
Какой-то неправильный сон. Да и не сон вовсе. Раз уже вижу свою комнату, край одеяла вижу, кресло у стола вижу. И в кресле сидит какой-то тип — тоже вижу.
— Да вы не вставайте, что вы! Мы сейчас с вами договоримся, я и уйду.
Ага. Так я и хотел вскочить. Еще бы. Когда живешь один, привыкаешь к свободе и воле. И спишь голышом. Нагишом, если по-умному. И для здоровья это лучше, и спится прекрасно. Включаешь кондиционер на 21 градус — чтобы не замерзнуть. Накрываешься одеялом. И такие сны — что ты! Только вставать, ага. При посторонних — ни-ни.
— Как вы сюда попали? — бурчу уже не в подушку — в воздух, в далекий потолок.
— Да как обычно, собственно. У меня по должности есть специальный ключ от всех дверей. У вас же тут специальный замок. Вот у меня ключ — от всех специальных. На работе выдали.
А как меня убеждали, что ни один на свете зверь…
— И что теперь?
— А теперь, как и положено, я предлагаю вам две пилюли. Вот, смотрите. Одна синяя, другая, наоборот, красная. Вы выбираете. Я ухожу. Вы глотаете.
— И что же будет, если я возьму, скажем, красную?
— Вы умрете, конечно. Красная — это смерть.
— Угу. А если, к примеру, синюю?
— Умрете все равно. Синяя пилюля — это смерть.
— Так какая разница для меня?
— Как это — какая разница? А право выбора? Должно же у вас быть право выбора? Это же главное, основное. Вот и выбирайте — красная или синяя. Вот, смотрите.
— Да я вообще-то еще пожить хочу…
— Вот так вы все. Уже который год действует закон об эвтаназии. Уже который год работает наша служба! А они все равно — хочу жить, хочу жить. Что мне, силком вам эти пилюли в рот заталкивать, что ли?
Это он правильно сказал — только силком. Чего вдруг мне пить его отраву? У меня ведь все хорошо. И возраст самый средний, и здоровье в порядке, и работа.
— Кстати, Петр Евгеньевич, на работе уже в курсе. Там как раз сегодня собирают деньги на ваши похороны. Мы всех известили — и родню вашу, и знакомых, и на работе, конечно. Чтобы руководство уже заранее искало вам замену.
Что? Это как? Так бы и выскочил из-под одеяла…
— Лежите, лежите! Не надо волноваться! Я вам просто все расскажу, а вы послушайте. Вот, прямо по методичке.