Всячина

Лиза молчала, не понимая, что отвечать. Ей опять было страшно. Не так, конечно, как недавно, когда встречная шумная компания вдруг не пропустила ее мимо себя, а схватила за руки и потащила куда-то во дворы. Она кричала. Она так кричала, что сорвала голос. А потом появился вот этот. Он упруго выбежал им навстречу из-за угла и широко улыбнулся, как будто радуясь встрече.

— Э! — сказал он, остановившись перед ними посреди тротуара. — Знаете, у меня какой друг есть, а? Вот воробей прыгает, видишь? Друг так делает.

Он присел, показывая пальцем как будто на воробья, как будто тот прыгает там, чуть в стороне. Сделал два быстрых бесшумных шага, а потом его рука вдруг метнулась вперед и вверх, как кобра в броске, что-то хрустнуло, и один из насильников молча упал.

— Вот так он делает. Только еще быстрее, — сказал этот черный с сожалением в голосе.

И упали двое оставшихся. А он подхватил Лизу на плечо и куда-то побежал. Она не могла идти сама — ноги подкашивались.

Теперь он ее спрашивает…

— Э! Теперь ты немая совсем, да? Зоя, да?

— Нет, Лиза, — почему-то она назвала свое имя.

— Вах, Лиза! — кажется, он даже чуть-чуть пережимал своим наигранным кавказским акцентом. — Лиза, э! Скажи, как другу — что ты сделала?

Она уже не знала, что страшнее. Те трое, худые и длинные, какие-то нервные и дерганые, наверное, старшеклассники, или вот этот огромный, который только что при ней…

Убил. Да, он — убил их. Это понимание ворвалось в голову, как внезапный шум тихой сонной ночью, когда просыпаешься, вздрогнув, в поту от ужаса, а потом не можешь заснуть и только пытаешься успокоить сердце. Из головы понимание, как яд, как наркотик, вдруг распространилось по всему телу, заставив скрючиться, съежиться, сжаться, задрожать.

Лизу вырвало. Прямо вперед, между коленями. Стыдно… Стыдно и противно. И рот не вытереть.

— Э! Зачем так? Это не моя квартира — зачем так делать? Ты мне скажи только — что сделала? И сразу пойдешь домой. Хочешь, я тебя сам провожу? Где живешь, скажешь, да?

Она ничего не хотела. Болезненный страх, холодный ужас накатился, как волна, утаскивающая с собой в море с песчаного берега, накрыл, отбил разум. Лиза даже закричать не могла. Внезапная судорога перехватила горло. Остались слезы, побежавшие тонкими ручейками по щекам. Остался кислый вкус во рту. И только одна мысль, как на испорченной пластинке: «Зачем, зачем, зачем, зачем, зачем»…

Она молча дергалась на старом деревянном кресле, примотанная за руки и поперек туловища толстым коричневым малярным скотчем. Он даже рот ей не заклеил — Лиза могла только сипеть что-то, никак не похожее на крик.

В прихожей, где-то сразу за ее спиной, с грохотом рухнула дверь. Вздрогнул пол. Метнулись в комнату какие-то тени, нечетко видимые сквозь заливающие глаза слезы. И задававший вопросы мужик тоже превратился в тень. Какой-то нутряной стук, страшный хруст, взметнувшиеся маленькими смерчами сквознячки — и вдруг снова настала тишина.

Лиза проморгалась, потерлась правым глазом о плечо, вытирая слезы.

Над лежащим навзничь хозяином квартиры стояли, замерев, как прислушивающиеся звери, трое в серой милицейской форме. Одутловатые красные лица, потертые брюки, животы, выпирающие над ремнями. Они были похожи на родственников — три милицейских сержанта.

— Ну, и что у вас тут? — раздался голос от порога.

— Вот, товарищ капитан, — вытянулся один. — Сопротивление, стало быть, оказал. Девчонку вот…

— Девчонку, говоришь? А дверь-то ведь наружу открывается, — непонятно откликнулся из-за Лизиной спины невидимый ей капитан.

И тут же длинно загрохотало над ее головой. Посыпалось твердое и горячее. Одна гильза стукнула ее по кончику носа, вызвав опять слезы.

А когда она снова смогла видеть, перед ней, встав на корточки, и заглядывая в глаза, покачивался с пятки на носок и обратно капитан. Четыре звездочки на погонах — это она помнила. Такая же серая форма, лоснящиеся от постоянной глажки брюки, и автомат, лежащий на коленях, короткий автомат со стертым от регулярной чистки до белого металла стволом.

— Ну, девочка, так что же ты такое сделала? — медленно и задумчиво спросил капитан.

Слезы снова хлынули из глаз. Теперь, наверное, от облегчения. Так в книжках пишут — слезы облегчения.

— Они… А он их… А я…, — пыталась она что-то сказать, задыхаясь.

— Да-да. Все правильно. Они. А он — их. А мы, значит, его.

Капитан встал и отошел куда-то за ее спину. Лиза увидела прямо перед собой четыре тела. Красные пятна показывали место, куда вошла пуля. Темная кровь тяжело и медленно разливалась по ковру, не желая впитываться в синтетику. Лизе стало смешно. Синтетика — это же такое смешное слово. Она даже хихикнула тихонько.

— Да-а… А дверь-то — наружу открывается, — повторил те же странные слова вновь появившийся перед ней капитан. — Не понимаешь? Тут ведь дверь стальная. Настоящая — пуля не возьмет. И открывается она наружу, на лестничную площадку. А мужички мои, сержантики алкогольные, — он мотнул головой в сторону трупов, — просто уронили ее внутрь. Вместе с коробкой. Пузанчики. Так, что же тут такое происходит? А?