И вот стою я, простой питерский манекенщик, пластическим хирургом подстриженный, любовником по силиконовым губам битый, в очереди за билетами в этот рассадник. Стою, нос онемевший потираю, красоту свою неземную да зрачки с пятак в зеркале золоченом разглядываю.
И тут подходит ко мне большой-большой мужик в малиновом пиджаке (а малиновый пиджак, как и мобильник весом в килограмм, в те годы означал «Жизнь удалась») и говорит мне человечьим голосом:
– Молодой человек, а мы с вами в одном институте учимся, дайте три тыщи, завтра верну.
Ну, я дал. Потом он мне дал. Потом мы стали дружить.
Полубелорус, полуэстонец, Ростик был человеком мощи необыкновенной. Ущипнет за жопку игриво – и сесть потом неделю не сможешь. Пойдет, бывало, по вагону метро, наступая народу на ноги всеми полутора центнерами, послушает визги возмущенные за спиной, развернется, ткнет пальчиком толщиной с мое запястье в грудку пассажиру и скажет: «А вас, вас и еще вот вас я в рот ебал», – и дальше по вагону вприпрыжку заскачет, напевая басом «ля-ля-ля, ля-ля-ля».
Помнится, как-то решил он научиться пользоваться косметикой и попытался сунуть пальчик в банку с какой-то дорогостоящей штукатуркой. Пальчик не влез, и тогда он сунул туда отвертку. Естественно, баночка протухла. В отместку я на ближайшей пьянке написал ему на голой ляжке FUCK ME несмываемым маркером. На следующий день парень пошел к хирургу на осмотр, совершенно забыв про надпись.
– Ты, козел! Мне хирург говорит: повернитесь, нагнитесь, раздвиньте ягодицы! Я повернулся, нагнулся, раздвинул…
– И?
– Я никогда не видел таких глаз у хирурга!
Но самым страшным деянием был «Титаник».
По радио завывала Селин Дион. Ростик бодренько взобрался на стул с рулоном туалетной бумаги, объявил, что он «Титаник», и стал подпевать, кружась и обматываясь 56-метровым гигиеническим изделием. В конце песни красавец сказал, что «Титаник» утонул к хуям, и прыгнул на кровать. Кровать сложилась, погребя под обломками меня, Ирку, кота и Ростика.
Всплыл «Титаник» в Ницце, где герой моего рассказа обрел мужа-француза, вид на жительство и знание французского языка. Подкачался, похудел и стал совсем красавец-мужчина.
Ростик был гостем шумным, но относительно безопасным. Сломанная кровать и прочие подвиги казались невинными шалостями после выходок другой гостьи: в «нехорошую комнату» повадилась ходить девочка.
Девочка как девочка. У девочки были руки, ноги, очки и гитара расстроенная. Шеи не было, талии тоже.
Жила девочка в соседней комнате. На первом курсе она была просто тихая, на втором стала «с особенностями».
Однажды ночью общежитие разбудил негромкий таинственный вой. Вой исходил из туалета. Там, посреди загаженных толчков, девочка пела про солнышко лесное. С тех пор и повелось: то в сортире поет, то чертей на кухне ловит.
Институт, в котором учился Руслан, лидировал по поставке клиентов в дурку. Во-первых, в этом институте было тяжело учиться. Во-вторых, большинство иногородних еще и работали – жрать-то хочется, и штаны новые хочется, и много чего еще хочется в районе двадцати годов в обретенном большом городе. Вот психика у некоторых и ломалась. И случай с Леночкой абсолютно не выглядел экзотикой на фоне старшекурсников с белой горячкой, закрытия окон «с той стороны» и героиновых овердозов.