Всякие диковины про Баха и Бетховена

Ладно, хватит фантазий! Вернёмся к невинному ребёнку. Моцарт был настолько очевидно гениален, что папа Леопольд (скрипач, композитор и музыкальный педагог) решил: мир должен услышать игру Вольфганга и его сестры Марии Анны (известной как Наннерль). И, сказав не слишком сентиментальное «прощай» родному Зальцбургу, где семья Моцарта чувствовала себя как в ловушке, — это был крошечный городок, который мог предоставить крайне ограниченные возможности юным дарованиям, — они отправились в большое турне по крупным городам Европы. (Что, кстати, очень хорошо для нас, ибо Леопольд начал писать своим друзьям в Зальцбург длинные письма, хвастаясь триумфами Вольфганга и Наннерль. Эти письма, а также более поздняя переписка между членами семьи содержат огромное количество информации о жизни Моцарта — всё это сегодня изучают, анализируют, рассматривают со всех сторон, переворачивают вверх ногами, читают задом наперед и т. д., и т. п., и пр. моцартоведы всего мира.) Дети повсюду давали концерты — обычно сначала Наннерль с блеском исполняла трудные пьесы, а потом (бедная Наннерль!) её затмевал младший брат. Моцарт не только исполнял столь же трудные сочинения — даже те, что видел впервые, — и играл с сестрой в четыре руки (тогда это было в новинку), но и на основе предложенных публикой мелодий сочинял тут же на месте большущие пьесы. Люди просто не верили, что он это делает безо всякой подготовки, и всё время пытались его поймать — закрывали клавиатуру куском ткани (непонятно только для чего), понимающе улыбались друг другу и ждали, когда маленький Моцарт попадёт впросак. Не тут-то было — он играл всё так же восхитительно, как и раньше. Затем кто-нибудь из публики предлагал исполнить сложную песню, но извинялся, что забыл дома ноты (и при этом, наверное, всё время подмигивал аудитории). Нет проблем — Вольфганг слушал песню один раз и затем сочинял великолепный аккомпанемент, порой гораздо лучше оригинала. Конечно, публика просто преклонялась перед ним, тем более что Моцарт искренне огорчался и заливался слезами, если ему казалось, будто его перехвалили.

Всё это было в некотором смысле замечательно, но тут имелись и свои минусы. Во-первых, к Моцарту относились как к дрессированному животному, что было неправильно, даже если он и был похож на животное. Хотя Моцарт и представлял собой музыкальный феномен, во всём остальном он ведь был нормальным ребенком — увы, лишённым нормального детства. Из-за всех этих путешествий у него пошатнулось здоровье. Путешествия в запряжённых лошадьми каретах длились бесконечно и, как правило, были сопряжены с немалыми неудобствами. Иногда Моцарту приходилось часами опираться на локти, почти висеть только для того, чтобы уберечься на ухабах от лишних синяков. Музыкальная работа, хотя и очень нравилась Моцарту, тоже требовала большого напряжения: ведь ему приходилось сочинять или играть в любое время дня и ночи. Проблемы со здоровьем, которые появились у него позднее, возможно, были следствием неправильного образа жизни. Но хуже всего — во всяком случае, по мнению Леопольда, — было то, что, несмотря на всю славу и обожание, Моцарты зарабатывали не так уж много денег. Да, их жизнь была трудной. И хотя родиться гением — это замечательно, жизнь Моцарта, наверное, была бы куда легче, родись он таким, как все. А вот наша — нет, потому что у нас не было бы его музыки…