Всякий, даровитый или бездарный, должен учиться… Как воспитывали детей в Древней Греци

Чем больше земель завоевывала Спарта, тем более критическим, не в пользу гомеев, становилось соотношение между полноправными гражданами и теми, кто на них работал. Основное население Спарты к началу VI века до н.э. составляли, кроме илотов, периэки — тоже бывшие граждане полисов, чьи земли спартанцы прибрали к рукам, но им, в отличие от илотов, посчастливилось при лишении всех гражданских прав сохранить относительную свободу; периэки даже могли передвигаться по территории Спарты без специального на то разрешения. А были еще гипомеионы — бывшие гомеи, чьи права урезали из-за потери ими земельного надела или проявившихся физических недостатков; неодамоны — бывшие илоты, получившие неполное гражданство; парфении — потомки детей незамужних спартанок, в том числе и от рабов-илотов, имеющие определенные поражения в правах; мофаки — дети, рожденные в семье неполноправного гражданина, однако же получившие спартанское воспитание и призрачную возможность в будущем получить членство в «общине равных».

О точном числе гомеев и других сословий можно говорить с известной осторожностью — количество первых в VI веке до н.э. оценивается примерно в девять тысяч человек, количество всех остальных достигало почти двухсот пятидесяти тысяч, причем не менее двухсот тысяч составляли абсолютно бесправные илоты. В Афинах это соотношение было намного комфортнее для правящего класса: на каждого свободного гражданина приходилось трое, ограниченных в правах либо вовсе лишенных прав.

Таким образом, в собственной стране полноправные граждане Спарты порой чувствовали себя как в осажденном лагере, причем с каждым завоеванием ощущение осадного положения только усугублялось. А это способствовало все большей консолидации гомеев и принятию законов, согласно которым все, что консолидации мешало, подлежало безусловному искоренению. Как писал Аристотель, «общий страх объединяет и злейших врагов»^{26}. От самих же граждан эти законы, а точнее, въевшиеся в плоть и кровь обычаи — поскольку спартанцы, не очень-то доверявшие словам, предпочитали законы неписаные — требовали беспрекословной дисциплины. Вот что пишет о спартанцах Геродот, вкладывая свою оценку в уста Демарата, в 515–491 годах до н.э. спартанского царя, который обращается к Ксерксу: «…Они свободны, но не во всех отношениях. Есть у них владыка — это закон, которого они страшатся гораздо больше, чем твой народ тебя…»^{27}У Плутарха тот же Демарат объясняет «почему он, царь, был вынужден бежать из Спарты. “Потому, — ответил он, — что законы там сильнее, чем я”»^{28}.

Но такое уважение — на уровне страха — к закону, столь строгое — на уровне подсознания — соблюдение правил общественной (по сути, военной) дисциплины не возникают сами по себе. Это отцы спартанского государства, создававшие его во времена оные, очень хорошо понимали. И поэтому еще в IX–VIII веках до н.э., когда закладывались основы политического устройства (создателем спартанского законодательства считается полулегендарный правитель Ликург, живший в IX веке до н.э.), предприняли шаги по формированию особой системы воспитания будущих граждан — агогэ, через которую должны были в обязательном порядке проходить все мальчики из семей гомеев. В противном случае они лишались прав, которые получали по рождению, и лучшее, на что могли рассчитывать, — это быть причисленными к сословию гипомейонов.

Агогэ охватывала время жизни каждого гомея от семи до тридцати лет и разбивалась на три отрезка — от семи до пятнадцати лет, от пятнадцати до двадцати одного и от двадцати одного до тридцати. Тот, кто еще не перевалил за третий десяток лет, считался несовершеннолетним и, хотя формально в двадцать один год получал политические права, ими не пользовался. «Несовершеннолетие», однако, не препятствовало службе в армии и женитьбе.

Агогэ способствовала укреплению «общины равных», служила мостом между поколениями граждан и прививала чувство спартанского патриотизма. Благодаря ее многоступенчатости надежно отсеивались все, кто по понятиям спартанцев не годился быть среди гомеев, и выковывались бесстрашные и самые умелые в мире воины, наводившие ужас на врагов уже фактом своего существования. Ликург, пишет Плутарх, «приучал сограждан к тому, чтобы они и не хотели и не умели жить врозь, но, подобно пчелам, находились в нерасторжимой связи с обществом, все были тесно сплочены вокруг своего руководителя и целиком принадлежали отечеству, почти что вовсе забывая о себе в порыве воодушевления и любви к славе»^{29}.

Однажды полулегендарному спартанскому царю Феопомпу (VIII век до н.э.) кто-то польстил, сказав, что своими победами Спарта обязана «тому, что цари обнаружили способности к управлению. Феопомп с этим не согласился: “Причина не в этом, — сказал он, — а в том, что граждане обнаружили способность к подчинению”»^{30}. Так вот, эту способность подчиняться и подчинять личные интересы общественным и воспитывала агогэ.