На этой мифопоэтической волне строятся целые индустрии, особенно по производству предметов роскоши или туризма. Если роскошь, то вещи этого бренда носили короли и знаменитости; на этих автомобилях ездит Джеймс Бонд, и одевается он в костюмы вот этого бренда, и часы носит вот этого. А когда туристов водят по развалинам, то рассказывает им красивые истории из Плутарха, Геродота, Тацита и Светония. Бюджет Иерусалима формируется из трат туристов, которых водят по местам страстей Христовых: вот тут он упал, и ему помогли нести крест. Вот тут он опёрся о стену — и туристы благоговейно прикладываются к стене здания, которое было построено на тысячу лет позже на улице, проложенной через пятьсот лет после событий. И так далее. И это нельзя назвать надувательством, это просто мифологизирование, поэтизация, это создание эфемерной сущности, именуемой гением места. Надо понимать, что вера — это не просто осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом, как учил апостол Павел, но это неосязаемый, но вполне материальный субстрат, из которого ткётся ткань жизни.
Но, чтобы миф и поэтика места соединились и заиграли, обретя качества мифопоэтического пространства, нужен третий компонент — материальный субстрат, некий предмет силы, несущий в себе свидетельство события или сохраняющий импульс произошедшего здесь и тогда чуда. Например, самые посещаемые храмы — это те, где хранятся чудотворные иконы, вокруг которых сплетена целая мифопоэтическая ткань: царь Борис Годунов молился этой иконе и передал её в храм, а когда к ней приближалась Матронушка Московская, икона мироточила. Или вот часы Пушкина, тот самый недремлющий брегет. А вот это пенсне Антона Павловича Чехова. И всё: место, где находится хотя бы один такой предмет силы, сакрализуется. На этот стержень сакрализации можно наматывать какие угодно события, прямо или косвенно связанные с предметом, и плести кружавчики: в этой печке Пастернак сжёг свои письма Ивинской, а вы знаете историю их любви? или вот в этой печке Гоголь сжёг рукопись второго тома “Мертвых душ”, а вы знаете, что предшествовало этому? и так далее.
В Америке эта индустрия мифологизации обычных мест и предметов поставлена на поток: на этой скамейке любил сидеть Элвис Пресли, а вот тут, на этом самом месте, пуля попала в голову Джону Кеннеди, а вот тут Мэрилин Монро дала согласие Джо Ди Маджо выйти за него замуж. И пенсионеры, равно как и молодёжь, платят огромные деньги за визиты к таким местам силы, они как бы погружаются в атмосферу того времени, и чувствуют себя сопричастными к истории своей страны, и денег на это им совершенно не жалко, плюс они привозят кучу сувениров, вешают себе на стены фотографии, как они сидят на той же скамейке, ставят на полки бюстики Элвиса “с того самого места” и сувенирные головы Мэрилин и Ди Маджо примагничивают к холодильникам.
В Париже это прекрасно работает с художниками: тут вместе пили горькую Модильяни с Пикассо, тут пил абсент Винсент ван Гог, тут пьяный дебоширил Тулуз-Лотрек, и вот трещина на этом стекле — он бросил фужер с вином в знаменитую музу и танцовщицу Ла Гулю, когда она его приревновала к художнице Сюзанне Валандон, когда они были в хлам пьяные и ссорились, а вот через двадцать лет здесь флиртовали предполагаемый сын Тулуз-Лотрека от мадемуазель Валандон алкоголик-импрессионист Морис Утрилло и всеобщая любимица Мими с Монмартра. Народу это страшно нравится, он чувствует свою сопричастность, и начинает интересоваться искусством и своей историей, потому что все эти небожители из музеев и энциклопедий, оказывается, нормальные и весёлые люди вроде нас.