Всё, чего я не помню

Потом мы сидели молча. Но эта тишина не была тяжелой, такой, когда хочется опрокинуть барную стойку и кинуться к выходу. Мы просто сидели, я думал о рыбных паразитах, Самуэль отвечал на сообщение от Пантеры – девушки, которая была с ним на вечеринке в Лильехольмене.

– Вы давно дружите? – спросил я.

Вопрос прозвучал совершенно естественно. Мне не надо было думать, чтобы сформулировать его. Просто стало интересно, и я спросил, а Самуэль ответил, что они знакомы класса с восьмого-девятого. Они играли в одной баскетбольной команде, но потом ее выперла из дома собственная семья, потому что она не хотела жить, как они, и тогда она где-то полгода жила у Самуэля.

– Где прошло твое детство?

И снова: вопрос просто вырвался. Не знаю, как или откуда, но я сидел там за барной стойкой и задавал вопросы, как какой-нибудь заправский журналист из ящика. Самуэль рассказывал о своем детстве, о том, что они с Пантерой жили по соседству, в спальном районе недалеко от центра.

– Хорошее было место. Совершенно разные люди. Бездельники и шведы, алкаши и пенсионеры. Нам там нравилось. А ты где вырос?

Я немного рассказал о своей жизни, переездах по Швеции, детстве в Хальмстаде[7], подростковом возрасте в Гётеборге.

– Теперь я понял, – сказал Самуэль.

– Что понял?

– Твой диалект. Никак не мог определить, откуда он.

Он ничего не спросил о моем брате. Не пытался узнать меня, выжимая из меня давние истории. Но именно этим мы и занимались – узнавали друг друга. Мы давали друг другу время. И пусть мы не трещали, не замолкая, но уже в первый вечер в «Спайси Хаузе» почувствовали, что близки. Вычеркни это. Просто напиши, что нам не надо было трепаться без умолку, чтобы понять, что мы станем лучшими друзьями.

* * *

Пантера собирается с духом, кивает и говорит, что Самуэль постоянно беспокоился за собственную память. Он заводил блокноты и делал короткие записи, чтобы запоминать все впечатления. Переживал, что никогда не помнит лиц. Иногда я задумывалась, а может, его память ухудшалась именно потому, что он так активно старался ее улучшить. Весной две тысячи седьмого года он запустил проект «Фаза памяти». Тебе о нем уже рассказывали? Совершенно безумная идея. План был такой: Самуэль решил разделить календарный год на фазы памяти. В начале января он выбрал себе пару джинсов, кепку и туалетную воду. И носил эти вещи каждый день целый месяц. Наступил февраль, он переоделся в другие брюки, надел берет, достал новую туалетную воду. К тому же он решил задействовать слух и весь февраль слушал только Тупака. Потом пришел март, и Самуэль носил чиносы, душился новым парфюмом, ходил без головного убора и слушал только Боба Марли. В апреле он проделал то же самое снова, новые брюки, новая туалетная вода, новая музыка и плоская кепка на голове. Он надеялся, что эти ассоциации помогут сохранить воспоминания, и жизнь почему-то будет казаться длиннее. Но, как с ним часто случалось, план оказался лучше в теории, чем на практике. К лету проект был закрыт. На мой вопрос почему, он ответил, что не добился нужного эффекта. Вместо того чтобы помнить впечатления, он помнил музыку, брюки и парфюмы. Но о самой жизни, буднях, проходивших мимо, он теперь помнил еще меньше. Он сказал это воскресным вечером, когда мы ждали поезд в метро на станции Мариаторгет. Мы ехали с баскетбола, пальцы болели от ударов по низким, специально для детей, корзинам, кожа на кончиках пальцев стала грубой и грязно-серой, Самуэль покачал головой и посмотрел в сторону, откуда скоро должен был прийти поезд, рельсы потрескивали, как костер.

– Не понимаю, как вам это удается, – произнес он.

Я догадалась, что он имеет в виду память, и объяснила, что моя тоже ни к черту:

– Я даже не помню, что делала на прошлой неделе.

Самуэль посмотрел на меня и расплылся в благодарной улыбке:

– Правда?

Может, и не совсем правда, но я сказала это, чтобы ему полегчало, мне было его жаль, ведь он изо всех сил старался понимать и контролировать то, что для других было совершенно естественно.

* * *

После трех заходов мы сделали последний заказ, а потом самый последний заказ и попросили счет. Я заплатил. Казалось, Самуэль этого даже не заметил. Но когда мы стояли на площади и собирались прощаться, он сказал:

– Спасибо за пиво. В следующий раз плачу я.

– Все нормально, – ответил я и протянул руку.

Он взял мою руку, поднес ее к своей груди и подался вперед, чтобы обнять меня. Я не сопротивлялся, не обнял его в ответ, но и не оттолкнул, не стукнулся с ним лбом, не думал о том, что придет в голову тем, кто крутит педали в круглосуточном фитнес-клубе. Можно было не волноваться, ведь, когда мы распрощались и я пошел домой, я заметил, что там пусто.

* * *

Пантера говорит, что, конечно, поделится своими воспоминаниями о последнем дне. Мы с Самуэлем разговаривали где-то без пятнадцати одиннадцать. Это я ему позвонила. Он взял трубку и сказал, что сидит в машине и скоро перезвонит. Я повесила трубку и подумала: сидит в машине? Чьей машине? Куда он едет? И почему такая странная фоновая музыка?

* * *