Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

— …Просто я был пытливым сержантом, — продолжал Моторола, — и в своё время попал под очень интересное руководство генерал-майора Пушкина, который руководил 77-й отдельной бригадой морской пехоты. Авангард дислоцировался в Каспийске, в Дагестане. Нас ещё с учебного подразделения заставляли очень прилежно изучать уставы. И уставы учили все: и кто ниже тебя, и кто выше тебя; вплоть до самых верхов, до командира полка. Все мы это перечитывали, зубрили. И мне ещё помогло то, что я был связистом командира батальона тактической группы. То есть управление батальоном всегда проходило через меня, в то время, когда командир батальона находился вне территории лагеря. Я видел со стороны, как это всё происходит.

— Есть какие-то различия между российской армией и твоим нынешним подразделением? — спросил я.

— В нашем подразделении есть множество отличий от российской армии. У нас основа основ — боевая подготовка. Допустим, если взять сейчас какую-нибудь отдельную бригаду морской пехоты и поставить их рядом с нами, заставить выполнять одну и ту же задачу на полигоне, действовать мы будем по-разному. Конечно, российская армия по техническим возможностям нас превосходит, но всё это лежит где-то у старшины в коптёрке. Чтобы боец это не поломал, не испортил. А мы одеваем и обуваем своих бойцов по максимуму. Мы хотим, чтобы у каждого были индивидуальные средства связи, чтобы с каждым лично можно было общаться в бою. Они все завязаны друг с другом, они все заряжены. У нас постоянные тренировки — это сильно отличается от российской армии. Нас, наверное, нужно сравнивать не с армией, а со спецподразделениями, которые выполняют отдельные задачи: типа ОМОНа или СОБРа. Но только мы со своей примочкой, приставкой: у нас ещё и разведка. Мы стараемся отовсюду взять различный опыт и адаптировать его под нынешние условия.

— Ты сам учишь своих?

— Всё, чему я мог обучить, — я обучил. Есть другие люди — вот у нас товарищ Немой занимается боевой подготовкой. Он раньше служил в спецназе местной украинской службы исполнения наказаний. Приглашаем ветеранов различных спецназов — не только внутренних войск. Каких только найдём — и ГРУ, и МРУ — людей пенсионного возраста, у которых есть опыт применения вооружения, имеющегося у нас.

— А ты российскую армию видел здесь? — казалось бы, немного невпопад спросил я.

Я — никогда. Мы с ними не пересекались, — безо всяких эмоций ответил Моторола.

— Много людей приходит в твой батальон?

— Желающих довольно много, но возможности попасть у них мало.

— Ну, к примеру, из десяти желающих сколько попадает в батальон?

— Из сорока желающих — четыре.

— У тебя есть какие-нибудь ноу-хау в том, как ты определяешь людей?

— Нельзя понять о человеке, кто он такой, до тех пор, пока мимо него не пролетит первая пуля. Основной костяк управления подразделением — это командиры рот и групп: люди обстрелянные, боевые. Когда им ставишь задачи, они уже понимают, что эти задачи немножко отличаются от тех, что ставят командиры других групп и подразделений, зачастую необдуманные: «Пойдите туда, сделайте то-то, возвращайтесь с результатом и доложите». У нас всё иначе. Мы всё чётко прорабатываем, во всё вникаем. Во время освобождения Миусинска мы потеряли одного человека. Во время освобождения и зачистки Иловайска мы потеряли одного человека. Во время штурма старого терминала мы не потеряли ни одного человека. Во время штурма нового терминала мы потеряли двух человек убитыми. В новый терминал заходило сорок человек под прикрытием двух танков. Тогда не было ни одного погибшего. Соотношение реально 170 на 40, из которых 170 обороняющихся, 40 — штурмующих.

— Тут байки про тебя рассказывали, что «киборгов», засевших в подземных помещениях, заливали то бетоном, то дерьмом.

— Нет, мы такой хернёй не занимаемся, — отмахнулся Моторола. — Что-то такое было, но тогда ещё казаки там стояли, это было до нас. У нас совсем другие вопросы, совсем другие задачи…

Я не участвую в боевых действиях только в том случае, если я физически не готов выполнять задачи как руководитель и как боец, если я буду непосредственно находиться в бою. Если я готов идти — физически готов, — то я иду.

После старого терминала, где я получил ранение, я передавал команды, а Гога выполнял мою функцию внутри подразделения. И они принимали уже на тот момент самостоятельные решения и докладывали, делали предложения: мне не нужно было за каждого из них думать, как это было в начале войны. «Ты пойди сюда, встань здесь и здесь. Ты стреляй туда, а ты стреляй сюда». Люди стали самостоятельно работать. Обдумывать и грамотно принимать решения. Они приносят своё видение, мы принимаем общее решение и начинаем действовать. Что-то я добавляю, что-то убираю.

— Есть какие-нибудь особенные слова, которые ты утром каждый день жене говоришь?

— Нет особенных слов, просто на работу пошёл. — Тут мы стали прощаться, и Поддубный в своей манере — когда он шутит, но улыбается только одними глазами, — поблагодарил:

— Спасибо тебе, дорогой Арсен, за такой подробный рассказ о твоей жизни.

— Это разве жизнь? — тут же, с той же, неулыбчивой иронией, отреагировал Моторола. «Именно, что жизнь», — подумал я; но не сказал, конечно.

— …и в Сирии я не был, — сказал Моторола, глядя на Поддубного, приехавшего на Донбасс как раз из Сирии.

— Ты в плену там был вообще-то, — тут же вспомнил Поддубный один украинский «фейк».

— Нет, там его убили, — поправил я.