Всё, что имели...

— Повторяю, ничего громоздкого не брать в дорогу, — чуть ли не каждому требовательно говорил он.

У Макрушина появилась возможность заглянуть на минутку в госпиталь, чтобы с Петей проститься. Распрощались они почти молча, только и сказали друг другу:

— Береги себя, Петя.

— И ты береги себя, дядя. Я напишу тетке, она тебе перешлет мой новый адрес.

Макрушин заспешил домой, понимая, что если велено ждать грузовую машину, значит задержки с отъездом не будет.

У дома Грошевых уже стоял грузовик, и Степанида, жена Савелия Грошева, размахивала руками, указывая на готовые к погрузке буфет и шифоньер.

— Я получил приказ: никакой мебелью не загружать машину, — стоял на своем пожилой шофер.

— Ты на приказ не кивай! Сказала — погружу и погружу! Савелий, берись! — крикнула она мужу.

Грошев переступил с ноги на ногу, нерешительно проронил:

— Андрей Антонович запретил громоздкое брать.

— Андрей Антонович, — передразнила Степанида. — Мне плевать на его запрет! Сам-то, поди, не с пустыми руками едет, ванну, должно, и ту прихватывает.

— Что мелешь, соседка. Или не знаешь, какая у Леонтьева беда, — вмешался в разговор подошедший Макрушин.

Степанида огрызнулась:

— Во, еще один адвокат-советчик объявился. Ты про свое думай, а в чужое не лезь!

— Вы тут шумите, а я к Петровичу поеду, — сказал шофер. Он заскочил в кабину и, не затворяя дверцу, наискосок двинулся к дому Мальцевых.

— Стой, стой! — крикнула Степанида, готовая броситься вслед за машиной, но Макрушин придержал ее.

— Охолонь, Васильевна, шофер выполняет приказ.

— Занести бы это назад, — предложил Грошев, погладив рукой полированный бок шифоньера.

— Без тебя знаю, что делать! Езжай с ними да вещи карауль! — приказала мужу Степанида. На самом же деле она растерялась, не знала, что делать с дорогими ей буфетом и шифоньером. Не торчать же им на улице! Не будь здесь Макрушина, она справилась бы с шофером, заставила бы его притихнуть (твое, мол, дело крутить баранку, а что в кузов кладут — не твоя забота). С Макрушиным же кашу не сваришь, тот сказал о приказе — и крышка… Степанида недолюбливала старика-соседа, он, бывало, поговаривал о ней: «Ты девка хваткая, ты свое не упустишь и чужое прихватишь». Все на улице понимали, что говорилось это в шутку, и всем было известно: у Грошевых всегда своего хватало. Степанида сейчас раздумывала, как быть. Конечно, можно было бы найти постороннюю машину и отвезти мебель к эшелону, а там настоять, упросить начальство — погрузите… Но есть приказ, и никто тебя слушать не станет. Подумав так, она метнулась на соседнюю улицу к двоюродной сестре. Сестра эвакуироваться не собиралась, кое-что из домашних вещей Степанида перетащила к ней, решив, что так лучше и что заколоченный и запертый на замок свой дом — ненадежное место для хранения всякой нужной всячины.

А тем временем Макрушин и Грошев помогли Мальцеву и его заплаканной жене Фаине Александровне погрузить чемодан, заколоченный фанерный ящик, узел с постелью, и машина тут же двинулась к Макрушинскому дому.

Мальцев, как и Макрушин, уезжал один. Фаину Александровну, работавшую в горздраве, не отпустили, да она и не рвалась в эвакуацию. Их сыновья были в армии. Не случись войны, старший нынешней осенью вернулся бы с действительной службы, а младший, как мечталось, после десятилетки поступил бы в Московский университет. Сейчас оба они — фронтовики.

— Ты вот что, Фая, ты стереги тут наши дома осиротелые, — сказал Макрушин.

— Не беспокойся, не одна остаюсь на нашей улице, присмотрим, — ответила она и, повернувшись к мужу, извинительно-грустно проговорила: — Вот, Еремеюшка, идти надо, работа ждет. Я потом подбегу к эшелону…

На заводской погрузочной площадке было шумно и людно. В крытых вагонах-теплушках устраивались на дощатых нарах семьи оружейников. Платформы загружались оборудованием.

К начальнику эшелона Леонтьеву подошла соседка по квартире Валентина Михайловна Конева, глуховато сказала:

— Вещи твои привезла. Запасной ключ оставила у тети Груни. Вдруг вернутся Лида с Антошкой…

Леонтьев поблагодарил, чувствуя, как на душе опять стало нестерпимо тяжко: ему напомнили о где-то затерявшихся жене и сыне. Обремененный цеховыми делами, он забывался иногда и сейчас, кажется, в чем был, в том и уехал бы с эшелоном, если бы не Коневы…

— Командуй, Андрей Антонович, что дальше делать. Место нам указали, вещички мы определили, — от себя, Мальцева и Грошева обратился Макрушин к Леонтьеву.

Тот ответил:

— Вас, Никифор Сергеевич, попрошу помочь Зое раскочегарить в вагоне печку, запастись топливом, а им, — он кивнул на Мальцева и Грошева, — работа найдется. Железнодорожники торопят с погрузкой. Через час-другой отправить обещают…

Макрушин был рад помочь Зое Сосновской. У него появилось что-то похожее на родственное чувство к этой чернявенькой девчушке, которой Петя приветы передавал. Знал он и том, что когда Зоя забежала в госпиталь к матери с вестью: включена в список для эвакуации, то Петя попросил разрешения писать ей с фронта, и Зоя согласилась, обещала отвечать на письма.