Оливер приехал за ней в понедельник последней недели марта. Лея еще не вернулась из школы. Я обнял Оливера сильнее, чем обычно, потому что скучал по нему и, черт возьми, даже не представлял, каково это — быть в его шкуре. Я достал два пива из холодильника, и мы вышли на заднюю террасу. Я закурил и протянул ему сигарету.
— Вообще-то курить вредно, — сказал Оливер смеясь.
— Да не, это классно. Расслабляет, — я выдохнул дым. — Как там в Сиднее?
— Лучше, чем в прошлом месяце. Как тут дела?
— Все так же. Лея потихонечку справляется.
Он посмотрел на кончик сигареты и вздохнул.
— Я уже почти забыл ее прежнюю. Знаешь, когда она смеялась надо всем и была такой… такой темпераментной… И я всегда боялся, что, когда она вырастет, она не сможет справляться с эмоциями. И посмотри-ка сейчас. Ирония судьбы.
Я проглотил слова, которые у меня вертелись на языке. Если бы я этого не сделал, я бы сказал Оливеру, что для меня Лея оставалась такой же эмоциональной, даже когда замыкалась в себе и подавляла свои чувства. Она испытывала боль и вину за то, что продолжает наслаждаться жизнью, когда ее родители уже не могут этого делать, как будто бы она считала это нечестным. Оливер пережил эту трагедию совсем иначе: да, эмоционально, но также и с практической точки зрения, по сути навязанной. Он плакал на похоронах, попрощался с родителями и напился вместе со мной на следующий день, а затем вышел на работу, разобрался с семейными счетами и начал заботиться о Лее, которая не слезала с успокоительных.
В последнее время я много думал о смерти.
Не о том, что происходит в этот момент, не о словах прощания, которые все мы произнесем когда-то, а о том, как справиться, если у тебя забрали самых близких людей. Я спрашивал себя, что такое боль и грусть. Это инстинкты или нам внушили, как мы должны переживать случившееся?
Я докурил.
— Хочешь? — Я кивнул в сторону моря.
— Ты с ума сошел? Я только что из аэропорта.
— Да ладно, пойдем, как в старые добрые.
Я одолжил Оливеру плавки и серф, и спустя пять минут мы уже шли по песку. Из-за ветра вода была холодной, но Оливер даже не вздрогнул, когда мы зашли в море. Слабые лучи солнца пробивались сквозь паутину облаков, раскинувшуюся в небе. Мы пытались поймать волну, хотя волны были низкими и едва набирали силу. Мы прокатились на парочке, короткими и быстрыми маневрами, а затем сели на доски лицом к горизонту.
— Я кое с кем познакомился, — внезапно сказал Оливер.
Я удивленно посмотрел на него. Оливер не знакомился с женщинами, он просто спал с ними.
— Ух ты, такого заявления я точно не ждал.
— Да ладно, все равно ничего не получится.
— Почему? Она замужем? Она ненавидит тебя?
Оливер засмеялся и попытался скинуть меня с доски.
— Сейчас не лучший момент для отношений. Через несколько месяцев я вернусь сюда, а тут Лея, ответственность, деньги, много всего…
Мы молчали, каждый думал о своем.
— Ты все еще видишься с Мэдисон?
— Иногда, когда мне скучно… То есть практически никогда, потому что сейчас я работаю нянькой полный день.
— Ты же знаешь, что я буду всегда у тебя в долгу, да?
— Да ну тебя, не говори глупостей.
Мы вышли из воды, и я увидел велосипед Леи рядом с деревянным столбом террасы. Когда Оливер увидел сестру на кухне, то крепко обнял, несмотря на мокрые плавки и на то, что Лея не переставала жаловаться. Потом отступил, взял ее за плечи и внимательно осмотрел.
— Ты хорошо выглядишь.
На лице Леи промелькнула улыбка.
— А ты нет. Тебе нужно побриться.
— Детка, я скучал по тебе.
Он снова обнял ее и прижал к себе. Когда наши взгляды встретились, я увидел в его глазах благодарность, потому что он знал… Мы оба знали, что ей лучше, она стала оживать.
Хаос вырвался наружу, как только я переступила порог дома Нгуенов. Близнецы бросились ко мне, обхватили мои ноги, отец пытался оттащить их в сторону, а Эмили чмокнула меня в щеку. На кухне Джорджия обняла нас с Оливером, как будто не видела сто лет. Она взъерошила волосы Оливера, ущипнула его за щеку и сказала, что такому красавцу, как он, просто преступление показываться на людях. Со мной она была гораздо нежнее, как будто боялась, что я разобьюсь на мелкие осколки. Не знаю почему, но сегодня меня это тронуло, в отличие от предыдущих недель. Может быть, потому что Джорджия пахла мукой, и я вспомнила, как вечерами они с моей мамой болтали и смеялись за бокалом белого вина на нашей кухне, а на столешнице лежали продукты. А может быть, потому что мои защиты рушились.
Эта мысль меня ужаснула. Снова чувствовать столько всего…
Я пошла в гостиную и села в уголок дивана, желая слиться со стеной. Я засмотрелась на крохотные нитки, вылезшие из ковра, слушая спокойный и сильный голос Оливера, который разговаривал с Даниэлем о футбольном чемпионате. Мне нравилось видеть его с отцом Акселя, потому что он снова становился самим собой, оживленным и расслабленным, как будто ничего не изменилось.
Аксель пришел через полчаса. Естественно, последним.
Он пихнул меня локтем, когда мы садились за стол.
— Готова вернуться завтра к развлечениям?