Всё, что мы потеряли

Я любила его всегда. Раньше издалека, без возможности дотронуться, как фигуру на пьедестале. Недостижимые вещи всегда приобретают некую дополнительную ценность, как картины, на которые никто не обращает внимания до тех пор, пока не обнаружит, что их написал известный художник и они стоят целое состояние. Я много лет сознательно идеализировала Акселя. Я понимала, что зачарованно смотрю на него, что целую пол, по которому он ходит, что ощущаю прилив сил от его поощрения.

А сейчас нет. Сейчас он передо мной, из плоти и крови. Настоящий. Такой реальный. Со своими дефектами и мрачными думами, в тысячу раз лучше и интереснее, чем идеальный Аксель в моей голове.

И любовь к нему обрела другое измерение.

Больше оттенков. Больше цветов. Всего больше.

86

Аксель

Лея разбудила во мне чувства. Будь они слабее, я, наверное, избежал бы их, остановил до того, как все произойдет, построил надежную стену. Но нет. Как будто ураган ворвался и перевернул все вверх ногами. Как будто я спал много лет и внезапно проснулся. Как будто схватил запретное яблоко — блестящее, привлекательное и соблазнительное. Как что-то неожиданное.

Я бы мог сказать, что это был азарт. Что Лея оказалась у меня дома. Что я пытался докопаться до сути, снимая с нее защитные слои. Что влюбился в нее, когда увидел то, что оказалось под ними, когда под моими пальцами осталась только ее кожа…

Я бы мог это сказать.

Но я бы соврал сам себе.

87

Лея

Три последних экзамена я сдала на хорошо и отлично и вернулась домой счастливая. Аксель, обнимая меня, сказал, что нужно это отметить. Была пятница, весна, и стояла жара. Я надела свободное платье и сандалии. Мы поехали в Нимбин, пригород на западе Байрон-Бея, прибежище художников и экоактивистов, самый альтернативный городок Австралии, в котором обосновались хиппи.

Мы гуляли по улицам с разноцветными граффити на фасадах. Мы уже несколько минут шли, когда Аксель погладил мою руку, и наши пальцы сплелись. И тогда я поняла, что он хочет, едва увидела его выражение лица: он решил поесть в удаленном месте, чтобы не переживать ни о чем. И мне понравилось гулять, держась с ним за руки, как нормальная пара, и я очень хотела, чтобы мы ей были. Я даже хотела сказать Акселю, но он догадался.

— Пока нет, Лея.

— Ладно.

Полуденное солнце освещало нас, когда мы сели на террасе. Всю обратную дорогу в машине мы болтали о чепухе. Аксель сказал, что невозможно дотронуться кончиком языка до носа, и я усердно пыталась сделать это.

— Не пытайся. — Он закатил глаза.

— Сказал тот, кто всегда пытается найти логику во всем или какое-то доказательство обратного. Я просто хотела удостовериться, — пошутила я.

— Я так не делаю, — попытался защититься он.

— Конечно, делаешь. Ты не выносишь, когда чего-то не понимаешь.

— Например?

— Скарабеи папы, к примеру.

— Ну, может быть, в них есть смысл?

Я не привыкла говорить о нем, о них, если кто-то не заставлял меня. Когда Аксель не вытаскивал это из меня, если точнее. Мне стало грустно, когда я поняла, что скучала по родителям и даже не позволяла себе вспоминать о них, чтобы не отпускать их от себя, чтобы они всегда были рядом.

— В них есть смысл, — признала я. — Из-за мамы. Она обожала скарабеев. В детстве дедушка подарил ей амулет. В Древнем Египте скарабей считался символом защиты, мудрости и возрождения. Когда мама влюбилась в моего папу, еще до того, как они начали встречаться, она целыми днями собирала маргаритки в саду его дома, срывала лепестки и шептала: «Любит, любит…»

— Разве там не что-то типа «Любит — не любит»?

— Именно так, но она даже не допускала другой возможности, поэтому изменила правила игры, и все. — Я улыбнулась, подумав о маме. — Она рассказала папе на третьем свидании. Так что для него скарабей символизировал ее, удачу, слова «любит, любит».

Аксель засмеялся.

— Блин, чертов Дуглас. Я помню день, когда снова спросил про это, и он велел мне еще немного подумать. Я мог размышлять всю жизнь и никогда бы не догадался. Знаешь, ему нравилось проводить время со мной.

Мы замолчали на некоторое время.

— Он был классным, — прошептала я.

— Он изображал только то, что понимали они одни. Возможно, остальные видели нечто странное — только двух скарабеев со вспоротыми животами. И смотри-ка, для него это означало любовь, один из способов чувствовать ее.

Аксель глубоко вздохнул и помрачнел, но я не спрашивала, о чем он думал, — знала, что не скажет. И тогда он свернул с пути.

— Куда мы?

— Хочу показать тебе кое-что.

Он остановился перед галереей современного искусства. Она не единственная в городе, но уютная и маленькая. Деревенский фасад придавал ей особое очарование. Аксель, казалось, нервничал.

— Раньше я не говорил, потому что… потому что не хотел, чтобы ты испугалась или отступила, но однажды я пообещал кое-что Дугласу. Сказал, что не знаю как, но добьюсь, чтобы твои картины висели в этой галерее.

— Зачем?

— Я не выполнил другое обещание.

— Какое? Только не смей мне врать.