Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога

Сначала я убедилась, что он действительно мертв. Честное слово! Я пощупала пульс – сначала на запястье, потом на шее. Дальше положила руку на лоб, чтобы проверить температуру. Каким образом я собиралась ощутить тепло кожи у трупа, пролежавшего три дня в холодильной камере морга, я и теперь не могу объяснить. Я обратила внимание, что лицо не вздуто, кожа не обесцвечена, а запаха разложения не ощущается. Я проверила окраску пальцев на руках, чтобы убедиться, что до них дошел легкий бальзамирующий состав, потом проделала то же самое с ногами (да, признаюсь – я сняла у него один ботинок). Потом осторожно приподняла веко, чтобы убедиться, не изъяли ли у него незаконным образом глазное яблоко, и расстегнула верхнюю пуговицу рубашки в поисках разреза от нелегального вскрытия. Я знала, что никогда нельзя забывать о возможности кражи внутренних органов. Ну и пускай, что мы в Инвернессе! Конечно, его никак не назовешь столицей черного рынка краденых органов, но все же… Дальше – и это самое позорное – я проверила рот, желая убедиться, что никто не стащил его зубные протезы. А вдруг кому-нибудь понадобилась дедушкина вставная челюсть? Практически новая, один владелец, еще послужит…

Заметив, что у него остановились часы, я автоматически их завела и поправила руки, лежавшие на объемистом животе. Неужели я всерьез думала, что ему захочется узнать время, когда он окажется в могиле на кладбище Томнахурч, чтобы прикинуть, сколько он пролежал в ожидании похорон? Или еще зачем-нибудь? В любом случае, даже если бы он очнулся, то все равно не рассмотрел бы циферблат без фонарика, а фонарик я в гроб не клала. Я поправила прядь волос, упавшую ему на лоб, и легонько похлопала дядю Вилли по плечу. Молча поблагодарила его за то, кем он был для меня, а потом, вновь обретя здравый ум, вернулась к отцу и сообщила, что у дяди Вилли все в порядке. Можно хоронить.

В тот день я перешла много границ и без всяких логических оправданий. Хотя сейчас мне не верится, что я правда все это сделала, я понимаю, насколько смерть и горе сильно влияют на наш рассудок. Я впервые столкнулась с подобным опытом и справилась с ним единственным возможным для себя способом. Тот момент оказался очень важным: он подтвердил, что я умею отделять эмоции от разума. Я могла проявлять сочувствие, работая с трупами незнакомцев, но тут я сдержала переживания и воспоминания, нахлынувшие на меня при виде тела близкого и любимого человека, и такая отстраненность позволила мне с профессиональной и беспристрастной точки зрения провести полный осмотр.

Это нисколько не утишило моего горя, но показало, что подобная отстраненность не только возможна, но и желательна. За этот урок я благодарю и дядю Вилли, и моего отца, который просто решил, что я вполне готова к подобной задаче, и ни на мгновение не усомнился в моей способности справиться с ней. И я рада, что действительно справилась.

Единственной наградой от отца стал короткий кивок, который показал, что он верит мне на слово. С этого момента я больше никогда не боялась смерти.

Страх смерти – это обычно вполне оправданный страх перед неизвестным; перед обстоятельствами, которые мы не контролируем, которых не знаем и к которым не можем подготовиться. «Pompa mortis magis terret, quam mors ipsa», – написал более 400 лет назад знаменитый философ Фрэнсис Бэкон, цитируя римского стоика Сенеку. «Нас пугает подготовка к смерти, а не сама смерть». Тем не менее ощущение, что мы контролируем свою жизнь – это тоже иллюзия. Внутренние барьеры и конфликты, царящие у нас в мозгу, определяют то, как мы справляемся со своими страхами. Нет смысла пытаться контролировать то, что заведомо не поддается контролю. Гораздо лучше научиться не бояться неопределенности.

Чтобы понять корни страха перед смертью, попробуем разделить ее на три стадии: умирание, смерть и пребывание мертвым. Пребывание мертвым, пожалуй, вызывает меньше всего опасений, поскольку оправиться от смерти все равно нельзя, и не стоит, соответственно, беспокоиться о неизбежном.

Страх перед пребыванием мертвым определяется в основном нашими представлениями о том, что происходит после смерти: у тех, кто верит в рай и ад, ну или в любую форму дальнейшей жизни души, взгляды будут отличаться от тех, кто ждет лишь забвения. Смерть – неизученная территория, куда билет бывает только в один конец. Никто пока еще не вернулся оттуда с достоверным научным подтверждением своего пребывания за смертным порогом. Конечно, иногда случается, что некто, кого уже считали мертвым, вдруг опять начинает дышать, но с учетом того, что ежедневно на планете умирает более 153 000 человек, подозреваю, что количество «воскресших» не достигает статистически значимого числа, и настоящий научный опыт из подобных случаев извлечь невозможно.