Обведя резинку чулка, он выдохнул сквозь плотно сомкнутые зубы, и осторожно повернул Леру на спину, принимаясь раздевать. Юбка, блузка, бельё — она не проснулась, не пошевелилась, только тихо вздохнула, когда он снова повернул её на живот, подложив под него одну из подушек. Едва сдерживаясь, дрожа от нетерпения, Аджитт навис над ней, поглаживая влажными пальцами раскрывшиеся перед ним губы, осторожно проникая внутрь, возбуждая тело, зная, что душа сейчас находится слишком далеко. Он входил в неё медленно, так медленно, что каждый миллиметр отдавался яркой вспышкой удовольствия. Лера застонала во сне, когда он начал двигаться, вжимая её в диван и сдавленно рыча.
Его, вся она — его. Именно сейчас, а не тогда, когда она, связанная, податливая, отвечала ему, Аджитт чувствовал себя хозяином. Вбиваясь в её тело влажными, громкими шлепками, зная, что даже проснувшись, она не сможет ничего сказать против — это было настоящей властью, которая опьяняла. Он её не отпустит. Никогда не отпустит, что бы ни говорила! Влажный член выскользнул из неё, коснулся ягодиц. Аджитт обхватил его ладонью, направляя выше, раздвигая сжатые мышцы ануса, и, не сдержавшись, запрокинул голову и громко застонал, оказавшись внутри. Вот так. Как он хочет, когда он хочет — всегда. Всю жизнь. Движения стали резче, Лера, по-прежнему не открывая глаз, задышала часто, прерывисто. Аджитт стиснул её ягодицы, оставляя на коже белые пятна, задрожал всем телом, кончая, и в последний момент, на самой грани сознания, услышал, как Лера блаженно прошептала: «Ракеш…».
Двадцать шестая глава
Лера просыпалась медленно, выплывая из приятного забвения, окутавшего, подобно кокону. В голове было ясно, чётко — впервые за последние несколько дней. Хорошо бы проваляться весь день в постели, но лучше — приготовить чашечку кофе со сливками и выйти на балкон, глядя на город… Понимание, где она находится, пришло резко, заставляя распахнуть глаза. В кабинете было темно, только на столе Аджитта горела настольная лампа. Поёжившись, Лера пошевелилась и тут же застыла, прислушиваясь к ощущениям. Не веря, она медленно провела под покрывалом по телу, убеждаясь в том, что обнажена. В происходящее не верилось, даже представить, что Аджитт решил взять её во сне, не получалось! Лера резко села, прижимая покрывало к груди, зная, что он здесь. Она чувствовала его — тяжёлую силу, притаившуюся в тени.
— Зачем вы сделали это? — голос звучал хрипло.
— Потому что я могу, — последовал ответ.
Всё это время Аджитт сидел и смотрел, смотрел, смотрел, пытаясь понять себя, разобраться в своих чувствах. Эти часы растянулись в вечность, заполненную вопросами без ответа. Сердце, орган, на который он раньше просто не обращал внимания, теперь отдавалось острой болью, стоило вспомнить имя, которое произнесла Лера. Аджитт злился, бездумно сжимая и разжимая кулак, лежащий на столе, держа во второй руке давно опустевший стакан.
Ему должно было быть всё равно. Совершенно всё равно о том, что думает его Игрушка, кого представляет, когда она с ним. Это не имело значения: он никогда не претендовал на чужие мысли, напротив, раньше посмеялся бы, обсудив случившееся с братом. Но не теперь. Аджитт ненавидел то, что не мог контролировать, чувствуя себя совершенно смятённым эмоциями, что внезапно обрушились на него. Беззащитным перед ней. Это было невозможно.
— Невозможно, — шептал он в пустоту снова и снова, со страхом ожидая, что скажет Лера, когда проснётся. Но страх столь же стремительно сменялся злостью, стоило вспомнить, как она выдохнула нежно, блаженно: «Ракеш…». А сам брат? Знает ли он о её чувствах, испытывает ли нечто схожее с тем, что сейчас теснится в груди? Память угодливо подкидывала фрагменты недавнего прошлого: их улыбки, разговоры, встречи, в которых сам Аджитт никогда не видел ничего страшного. Да и можно ли было переживать о чувствах Игрушки, которая должна просто исполнять то, что ей прикажут? Теперь Аджитт чувствовал, что загнал сам себя в ловушку, признаваясь лишь самому себе в том, что всегда вызывало смех, случаясь с другими. Испытывать что-то к смертной само по себе было нелепо! Но что-то распускалось в груди, мешая дышать, что-то неизведанное, огромное и… Прекрасное?
Он передумал массу ответов, зная, какой вопрос задаст Лера, как только проснётся. Но все они улетучились из головы, стоило вновь зазвучать её голосу, приглушённому, хриплому. Голосу, что произнёс чужое имя. Ответ получился резким, даже слишком, и Аджитт тут же о нём пожалел, заметив, как Лера сухо кивнула. Конечно, разве могла она ждать от него другого?
— Я не резиновая кукла. — Она говорила холодно, и от этого льда внутренности обдало морозом. — Мне кажется, я давно доказала, что согласна исполнять любые ваши желания, но это… — Лера поднялась с дивана, продолжая кутаться в покрывало. — Это низко даже для вас.
— Я не жду от тебя понимания, — скривил губы Аджитт, чувствуя, как разрастается злость на самого себя, выплёскиваясь на Леру. — Я захотел и взял. Не думаю, что мы вообще должны обсуждать это.