Нет, про всю эту историю с горкомом КПСС надо рассказать поподробнее. Шли мы туда вдвоем с Мелик-Пашаевым и ожидали, естественно, чего угодно. В самое главное красное здание на Тверской — все очень серьезно. Ваник, которого уже тогда волновал в первую голову уголовный аспект происходящего, приготовил фразу, которая, по его мнению, должна была убить партийного оппонента наповал: «А вы докажите, что мы получали деньги!» Он все время повторял ее шепотом, видимо боясь забыть.
За дверями просторного кабинета нас ждал достаточно молодой человек интеллигентного вида с высоким лбом и в очках — Александр Иванович Лазарев. Я совсем иначе представлял себе партийное начальство и несколько опешил (забегая вперед, могу сказать, что с Александром Ивановичем нам действительно повезло — он, выполняя свою работу, все-таки был очень нетипичным представителем своего класса — мы могли попасть на такую морду, что мало бы не показалось). Про отъем аппарата было миролюбиво предложено наплевать и забыть — завтра вернут, погорячились ребята. Мелик-Пашаев не удержался и выпалил свою заветную фразу — других у него заготовлено не было. «А вы докажите!..» Александр Иванович тонко улыбнулся и сказал — ну что вы, ничего мы не собираемся доказывать. Надо будет — у нас для этого есть другие организации, они и докажут. Ваник потрясенно затих. Основной вопрос не в этом, продолжал Александр Иванович, а как с нами — то есть как нам самим быть дальше.
Встречались мы потом еще несколько раз. Один раз даже у меня дома — думаю, Александру Ивановичу предстояло написать очень подробный отчет обо мне и моей деятельности в смежную организацию из трех букв. А так он приглашал меня на беседу в бар Дома журналистов — место культовое и простому человеку абсолютно недоступное — ваше удостоверение, пожалуйста! Горкомовской красной книжечке все двери были открыты (а может, и не горкомовской — я не заглядывал). Мы беседовали (вернее, большей частью беседовали со мной), и выходило, что я должен определиться со своей позицией. Или я враг, как, скажем, Галич или Солженицын — ну что же, мы их уважаем как врагов, но и боремся как с врагами. Надумаете уехать — поможем. А если вы не враг — то пояснее выражайте в своих песнях, на чьей вы стороне. А то вот про вас «Голос Америки» говорит. Они знают, про кого говорить.
Я не хотел уезжать. И пытался объяснить (наивно, видимо), что они сами создают себе врагов на пустом месте и тем самым кормят сотрудников вражеских голосов. Чего нас гоняют и вяжут? Дайте нормально жить и работать — и голоса замолчат! И что такого мы спели против светлого коммунистического будущего? Солнечный остров скрылся в туман? Или нам начать комсомольские песни писать — про БАМ? И вообще — почему в театре на Таганке можно говорить со сцены то, что думаешь, а нам — нет? Потому что театр маленький, устало отвечал Лазарев, а вы своими записями заполонили всю страну, и вообще, ребята вы талантливые, и я очень не хочу, чтобы мои коллеги начали говорить с вами по-другому, — а они могут, они как раз только по-другому и могут.
В общем, я пообещал, что буду сообщать обо всех наших планируемых выступлениях. Я отлично понимал, что это означает сдать ментуре все сейшены, адреса, пароли и явки, поэтому если вдруг намечалось что-то, на мой взгляд, приближающееся к и так дозволенному — какой-нибудь институтско-комсомольский вечер, — то я о нем докладывал, и он иногда даже не отменялся, об остальных — умалчивал. Например, о наездах в Питер — это вообще не его территория, утешал я себя. Но, кстати, идея прикрыть себя каким-нибудь театром — тем, где больше дозволено, как я думал, — и таким образом поменять свой статус — эта идея зародилась у меня уже тогда, и когда мы такой театр нашли — Лазарев нам помог. Об этом позже.
Забавно — когда в Москву приехали «Boney M» — выступали они в концертном зале «Россия», и попасть было просто невозможно — билеты даже не дошли до касс — я набрался наглости, позвонил товарищу Лазареву и, сославшись на ленинский принцип — изучать классового врага с тем чтобы взять у него лучшее — попросил помочь с билетом. Лазарев тяжело вздохнул, но контрамарку дал. Концерт произвел впечатление.
