Всё есть

П. Д-В. Вот меня и удивило, что ты сумел обойтись без своего Свидера. Выражение «малая родина» страшно затаскано, но в твоих книгах это словно бы элемент пейзажа.

М. М. Да, затаскано, но я ничего против него не имею. «Всё есть» я написал за месяц. Писал без перерывов (ну, может, чуть-чуть сна, чего-нибудь пожевать, плюс кофе и сигареты). Разумеется, я пользовался старыми записями, заметками — они присутствуют главным образом в диалогах. Глава «Гейпапарара» — миколовско-вроцлавско-легницкая. Но самым главным стала смерть собаки. Совершено неправдоподобная история, которая меня потрясла. У нас три года жила такса, замечательная, но очень больная. На редкость агрессивная. Всех нас безжалостно кусала. До кости, буквально жилы из нас вытягивала. Моих дочек, жену, меня самого — регулярно и самозабвенно. Однажды случилась экстремальная ситуация: она набросилась на наших друзей, и мы были вынуждены ее усыпить — не оставалось другого выхода. Я сам произвел эту операцию. То есть руками ветеринара, но я участвовал, помогал ему, закапывал и т. д. А когда она уже была мертва, но еще не остыла, вот тогда — впервые — мы смогли ее обнять и приласкать. Все время, с самого начала книги — которая, повторяю, писалась месяц изо дня в день, — я приближался к смерти Пса. И поместил ее туда же, где находятся все мои любимые вещи, где живут герои. Но все они, заметь, по разным причинам один за другим это место покидают. Кто-то собирается проплыть 300 километров по морю, Старушка отправляется покорять горы, немой вдруг заговорил и едет в город для участия в радиопередаче «Немой говорит», жена Соседа с Горки летит в ЮАР, где ее прооперируют, — собственно, остаются только бармен, Сосед с Горки и Янек, который поселится в моем доме и станет моим последователем-наследником.

П. Д-В. Я писал в прошлом году в «Лампе», что воспринимаю «Всё есть» как рассказ о переходе из активной жизни в тень, о вступлении в осень.

М. М. Так оно и есть. В этой книге я впервые пишу от третьего лица — почему-то не нашел в себе сил писать от первого. Твоя интерпретация мне очень близка: да, я словно бы рассказываю о попытке возвращения, но возвращения путем отступления. Обрати внимание: в доме повсюду валяются книги, однако с собой я не беру ни одной. Забираю только какую-то деревяшку, картинку, несколько бумажек, любимые столовые приборы. Возможно, это моя последняя книга. С некоторых пор я все больше привязываюсь к этой мысли. Да. С каждым днем. <…> Я вдруг заметил, что мне недостает слова «конец». Но для него надо найти подходящее место. Где? Конечно же, в конце книги. И я вставил его во «Всё есть» после оглавления — совершенно сознательно. Быть может — повторю с упорством маньяка, — это моя последняя книга.

П. Д-В. Но ведь ты уже почти год публикуешь в журнале «Твурчосц» новые фрагменты «Всякой всячины».

М. М. И еще долго буду, потому что это мой «дневник». У меня написано несколько сот страниц, вот и сегодня я добавлю кое-что из услышанного по дороге в редакцию[6]. Впрочем, это несколько другая история. Это не книга. Заметки. <…> Много записей из этого «дневника» перекочевали во «Всё есть».

П. Д-В. Тебе не кажется, что в наше время люди обретают свободу благодаря частным языкам, используемым в замкнутых сообществах?

М. М. Да, согласен. Это герметичные языки… Именно поэтому я горстями черпаю слова из лексиконов отдельных групп и запихиваю в один мешок — чтобы их разгерметизировать. Переношу слова, фразы, выражения из языка хип-хопа, скейта, из уголовного, кабацкого, клубного и прочего жаргона в иные сферы. Вставляю в уста людей, которых трудно заподозрить в том, что они могут такие слова употреблять. И все это смешиваю. Мне очень многие помогают: звонят, пишут, рассказывают, делятся услышанным. За что я всем по гроб жизни благодарен. <…> Как-то, недели две назад, прихожу я на станцию, хочу купить билет, а на кассе записка: «Касса временно не работает, вышла по служебным делам в поезд». У меня десять минут времени, рядом киоск, подхожу, чтобы купить сигареты. Жаль, не мог этого сфотографировать, — боюсь, никто не поверит: на киоске записка «Вышла в киоск». Такие вот две картинки — а ведь и десяти минут не прошло. А вчера на Новом Свете[7] увидел в подворотне рисунок трубочки для курения травки и под ним надпись «Пальто осенние». Просто кладезь бесценных сведений. <…>

П. Д-В. Тебе не кажется, что в публичном языке, в особенности коммерческом, господствует новая разновидность суконного языка, которую можно приравнять к суконному языку ПНР?

М. М. Да, конечно, функционирует она точно так же, только лексика немного изменилась. В частности, прибыло много «чужих» слов. Как правило, кошмарных.

П. Д-В. Значит, частный язык позволяет спасаться от всего этого бегством?

М. М. Я убегаю в частные языки, чтобы не иметь ничего общего с социальной системой. Очень удобное, любимое убежище. Полное добра, которое чрезвычайно меня интересует и одновременно вдохновляет.