Всё имеет свою цену

Главный инспектор посмотрел на часы и констатировал, что уже половина восьмого по датскому времени. Сколько это будет по гренландскому [3], он так сразу сказать не мог. Подавив зевок, Симонсен подумал, что сегодня вымотался больше обычного. Утром он забыл выпить свои таблетки, или точнее – ведь врать самому себе бессмысленно – снова забыл выпить свои таблетки, и теперь чувствовал, что последствия этого сказываются. Отчаянно хотелось нарушить данный себе зарок и покурить: казалось, будто одна-единственная сигарета – а то и всего лишь половина ее – способна разом прогнать всю накопившуюся усталость. Инспектор машинально похлопал себя по груди – убедился в наличии пачки во внутреннем кармане, – однако затем решил проявить стойкость и на пару минут отсрочить задуманное нарушение режима, чтобы потом был хоть какой-то повод для гордости. Год назад – или, может, уже два? – у него обнаружили диабет. Данное заболевание в сочетании с ежедневной нервотрепкой, сопутствовавшей его профессии, заставили Симонсена кардинально изменить – или, по крайней мере, постараться изменить – привычный образ жизни.

Ощущая какое-то неясное беспокойство, он снова бросил взгляд на наручные часы. Результат ничем не отличался от прежнего, и чувство тревоги не улеглось. Повернувшись к соседу, он спросил:

– Ты не знаешь, сколько сейчас может быть времени?

Бросив быстрый взгляд на солнце, гренландец-полицейский лаконично ответил:

– Три с лишним.

Немногословность местного коллеги отнюдь не скрашивала время ожидания. Звали гренландца Тронд Эгеде – вот, пожалуй, и все, что Конраду Симонсену было известно о местном сотруднике. Главный инспектор уже всерьез подумывал о том, чтобы вернуться в самолет и попытаться хоть немного поспать, пока техники-эксперты занимаются своей работой. Жесткое и неудобное кресло, которое он проклинал всю дорогу сюда из Нуука [4], теперь казалось ему в высшей степени привлекательным. Даже краткий сон – все же лучше, чем ничего, да и бессмысленно торчать здесь рядом с немым, как пень, коллегой и глазеть на то, как эти четверо делают свое дело – все равно, сколько за ними ни наблюдай, ни быстрее, ни медленнее работать они не станут. Однако молчаливый местный кадр мог счесть себя задетым его уходом, а в ближайшее время им крайне необходимо сохранять хорошие отношения с полицией Нуука. Существовала, правда, и иная возможность – послать к черту все правила и присоединиться к экспертам. Едва ли он мог так уж сильно им помешать – уничтожить какие-то следы на месте преступления. С другой стороны, однако, была все же изрядная доля риска, что его прогонят. А это уже могло быть унизительным, да и, кроме того, свидетельствовало бы об известном непрофессионализме с его стороны. Так что вывод напрашивался сам собой – главному инспектору следовало оставаться на своем месте и никуда не рыпаться.

Так и не придумав никакого лучшего занятия, Симонсен решил все же завязать беседу.

– Слушай, а как это, едва взглянув на солнце, тебе удалось определить, что сейчас три? Я имею в виду, ведь здесь же нет никакой привязки к местности – или как там это называется, когда по всему горизонту лишь голый лед и больше ничего.

Гренландец с трудом стянул рукавицу и, закатав рукав куртки, показал свои наручные часы. Снова надев рукавицу, он скупо обронил:

– Вот – тринадцать минут четвертого.

– Стало быть, ты прав.

– Да.

– И это – только по солнцу? Без всяких точных ориентиров?

– Да.

Конрад Симонсен умолк и начал выставлять местное время на своих часах – все ж таки, хоть какое-никакое, а занятие. Внезапно у него возникли некие неприятные сомнения. Сами по себе они мало что значили – так, просто некое неясное ощущение беспокойства, сродни недавнему чувству тревоги. И тем не менее.

– Значит, три тринадцать дня?

Инспектор попытался задать вопрос как можно более небрежно, однако сам почувствовал, что в нем прозвучала нервозность. Гренландец повернулся, внимательно посмотрел на него и лишь после этого ответил:

– Ну да, дня. Ты, никак, из тех, кто путает время суток?

– А что, бывают и такие? Хотя, в общем-то, ты прав – на какое-то мгновение я засомневался.

– Неприятное, должно быть, чувство.

Конрад Симонсен с облегчением кивнул. С трудом выудив из кармана сигареты, он, игнорируя все напечатанные на пачке предостережения, прикурил и жадно затянулся, ничем не нарушая вновь установившейся молчаливой паузы. Расправившись с сигаретой, он нагнулся, аккуратно потушил ее о лед и убрал окурок в карман. Гренландец с видимым интересом наблюдал за ним. Главный инспектор попытался продолжить беседу:

– Скажи, а тебе самому здесь часто приходится бывать?

Местный полицейский ухмыльнулся. Лицо его при этом забавно сморщилось, и он стал настолько похож на озорного маленького тролля, что Конрад Симонсен, в свою очередь, не удержался от улыбки.

– Твой напарник, Арне, почему-то тоже так решил. Прости, забыл его фамилию.

Вместо того чтобы показать рукой, он мотнул головой в сторону самолета.

– Арне Педерсен. Его зовут Арне Педерсен.