Всё как у людей

Короче, образ политзаключенного мне сразу понравился. Видимо, во мне очнулся романтик — диссидентство, Бродский там, Солженицын, Довлатов, все дела… Ментам их собственный образ тоже пришелся по вкусу. Они, как и мы, были слегка возбуждены и время от времени даже перешучивались. Все правильно, думал я, одно ведь дело делаем: вы сажаете, мы сидим…

Упитанный омоновец поинтересовался у меня:

— И сколько те заплатили за участие в митинге?

— А сколько, — говорю, — обычно платят?

— А чё, думаешь продешевил?

Омоновцы дружно заржали, а я почему-то подумал, что животный мир хоть и жесток, но прекрасен, ибо в нем нет места ненависти. Ведь нельзя же испытывать ненависть к горилле или таракану. Их можно бояться, но ненавидеть нельзя. Впрочем, по странному совпадению, ненависть оказалось совершенно невозможно испытать и к омоновцу.

Ехали мы долго. Коньяк успел кончиться дважды — сначала у нас, а потом и еще у кого-то там, во тьме. Минут на двадцать мы встали в пробку. Во мраке засветились экраны оснащенных GPS-антеннами коммуникаторов. Все наперебой стали подсказывать ментам пути объезда. Буквально:

— На следующем перекрестке лучше повернуть направо! Впереди ДТП.

— А там куда? — Реагировал водитель.

— Знаете, — откликнулся неведомый голос из темноты, — было бы проще и быстрее, если бы вы сказали, куда мы все едем…

Но нам ничего не сказали. Просто через сорок минут наше путешествие закончилось так же внезапно, как началось. Точнее, закончилась его первая и самая романтическая часть. Нас перегрузили из КамАЗа в ОВД «Алексеевское» и отвели в какую-то аудиторию на втором этаже. Я запомнил загадочную табличку на двери, там было написано: «Класс-Группа». Загадки в темноте, как говаривал Гендальф.

Глава четвертая. Оформление

Лена была очаровательна. В каком-то смысле. Мы сидели за обычными школьными партами в «Класс-Группе» и чего-то ждали. Какие-то отмороженные участковые, скучившись за одним столом, что-то писали, как позже оказалось — липовые протоколы. Радист куда-то исчез, Илья пытался спать, Герман созерцал. Кто-то негромко беседовал. Директор по развитию Федор Николаев умудрился развалиться на стуле, словно в кресле. По слегка удивленному выражению лица было видно, что он, к его великому сожалению, трезвеет. И тут появилась Лена.

Я оглядывал помещение, силясь сопоставить услышанные мной в автозаке голоса с конкретными людьми, когда скрипнула входная дверь и в «Класс-Группу» вошла заспанная женщина в серой ментовской куртке без каких-либо знаков отличия. Женщина вошла тихо и даже как-то робко, но все в комнате заметно оживились. Участковые подобрались, «пасший» нас дежурный вытянулся, и даже директор по развитию Федор Николаев сел прямо. Женщина сделала неопределенный знак рукой, который все без исключения поняли как «сидите, сидите, не вставайте, не стоит беспокоиться». Сначала она подошла к участковым, просмотрела написанные ими протоколы, сказала, что так не годится, и стала диктовать новый текст. Закончив с ними, она начала подходить по очереди ко всем партам, за которыми коротали время задержанные, и задавать вопросы. Делала она это так. Встав перед партой, она присаживалась на корточки, клала лист бумаги на стол, робко заглядывала в глаза снизу вверх и устало произносила без вопросительных интонаций:

— Мальчики, давайте побыстрее, ладно. Имя, фамилия, адрес… ладно. Все же взрослые люди, да. А вот вопросы не нужны, не будьте детьми, хорошо. Так что имя, фамилия, адрес…

Когда она подошла к нам, все повторилось.

— Мальчики, давайте, хорошо. Имя, фамилия, адрес. Боже мой, как я устала.

— Простите, — сказал Илья, — а вы, собственно, кто?

Женщина как-то нежно, по-матерински, посмотрела на Илью, при этом по ее лицу, что называется, пробежала тень страдания. Она печально вздохнула и произнесла:

— Ребята, давайте без этого. Я так устала. Ну же: имя, фамилия, где живете…

— А почему, — говорю, — мы должны вам все это рассказывать? Вы, к примеру, не представились.

— Слушайте, ну ведь взрослые же люди, а? Давайте побыстрее, пожалуйста. У меня двое детей дома. Давайте, я записываю.

— А у меня, — подключился Федя из своего «кресла», — дома собака не гуляна. И что?

Женщина повернулась к Феде и изобразила на этот раз настоящую гримасу боли. При этом ее куртка слегка распахнулась и стали видны: форменная серая рубашка и галстук.

— Молодой человек, — обратилась она к Федору, — имейте совесть!

Пока Федя пытался осмыслить услышанное, она продолжила:

— Мальчики, прошу вас, давайте заканчивать. Имя, фамилия, где живете…

— Кто вы? — Илья поднялся из-за парты, подался вперед и по-военному отчеканил: — Ваше звание, должность, имя!

— Ну зачем вам это? Что вы с этим будете делать?

— Как вас зовут? — Спросил я мягко.

Женщина две секунды молча смотрела мне в глаза, а потом тихо и немного стыдливо произнесла:

— Лена.