Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

Не писать же, говорил он себе, что это мама, что это Сима, это Евуся, а это Яня Богорад! Чтобы что? Чтобы не забыть их?! Полный идиотизм! И когда после смерти Виктора Платоновича у меня на руках остались эти пудовые мастодонты, я буквально мычал с досады. Заполненные физиономиями неведомых мне людей в военном или цивильном, портретами каких-то инкогнито в бобриковых пальто хрущёвских времён или группами неизвестных типов в шведках и бобочках пятидесятых годов, эти альбомы были, как писали раньше, немым укором Викиной беззаботности.

Просто катастрофа, сколько фотографий неподписанных, сколько среди них неопознанных, как трупы в морге! И прежде чем с облегчением раздать и пристроить альбомы – то ли в Национальную библиотеку в Петербург, то ли в Киев Григорию Кипнису, – я пытался вспомнить лица, спрашивал маму, просил близкого Викиного друга Нину Аль надписать имена знакомых ей людей…

Как мне не упомянуть Григория Кипниса, столько сделавшего для сохранения памяти о Викторе Платоновиче! Собственный корреспондент «Литературной газеты» по Украине, его корпункт был совсем недалеко от дома Некрасова. Их бесчисленные встречи и несчётные выпивки описаны и Викой, и самим Гришей. Он был одним из близких киевских друзей В.П. и сразу после начала перестройки, созвонившись со мной, приехал в Париж. Потом ещё и ещё. Я передал ему довольно много Викиных вещей, которые он напечатал в Киеве. Гриша и сам писал о Некрасове. Пробивной газетчик, общительнейший и деликатный человек, он организовывал и фонд Некрасова в Киевском архиве, и заботился о могиле матери, Зинаиды Николаевны, и, где мог, вспоминал Вику, с любовью и умом говорил о нём…

Ну а моя альбомная эпопея далеко не закончилась – в наследство мне достались ещё и парижские альбомы-ежегодники.

В них масса уже цветных фотографий – люди, виды, памятники, уголки и просторы. Собственноручно сделанные Викой, любовно оформленные, иногда с вклейками или чёрно-белыми экскурсами в прошлую жизнь, эти альбомы носят отпечаток неизгладимого порока – лености автора. Только несколько имён, ещё меньше фамилий, совсем мало дат. Но здесь всё проще, большинство персонажей мне знакомы. И я восстанавливал, где возможно, допущенные Викой лакуны, надписывал и датировал, как мог…

В фотографии Вика был склонен к романтизму, любил пейзажи в утренней дымке, контражуры, уютные интерьеры, миленькие кафе, трогательные улочки, памятники – знаменитые и простенькие. Я же такой подход отвергал – зачем щёлкать то, что уже прекрасно изображено на открытках? И гордился своим прагматизмом, отдавая предпочтение застольям, выряженным группам в нарочитых позах или портретам в фотогеничной обстановке, скажем, на фоне живописных полотен либо в окружении пышных кувертов, бутылок, тортов и самоваров…

Это вызывало ехидные ухмылки Вики – м-да, язвил он, вяло перелистывая мой альбом, прямо скажем, не Картье-Брессон, спонтанностью не отличаешься, да и композиция носит печать убогости… Отчасти именно поэтому у меня мало хороших фотографий Виктора Платоновича: он нарочно, чтоб насолить, не вовремя ёрзал, корчил рожи и обидно отзывался о креативных способностях фотографа.

Приехав в Париж, Некрасов немедля купил абсолютно бездарный аппаратик размером с два спичечных коробка.

– Представляешь, ничего не надо делать, ни резкость, ни диафрагму, только снимай! – радостно сообщил мне В.П.

Некоторое неудобство заключалось в том, что снимки получались неясными по краям или размытыми посередине, похожими на картины Тёрнера, а цвет не всегда совпадал с натурой. Случалось, даже силуэт различался с трудом.

Фотографии получались терпимыми лишь в статическом положении, но именно этого Вика избегал – бойко перемещался, выискивая ракурс, и, не предупреждая, щёлкал, щёлкал и щёлкал. Половина из проявленных снимков никуда не годилась.

Не выдержав моих насмешек, он через пару лет всё же купил себе новый аппарат, «Минольта-1100», сильно усовершенствованный, хотя тоже не без греха.

Говоря откровенно, к некоторым Викиным фотографиям всё-таки следует относиться с повышенным почтением.

Весьма хороши виды Германии, Италии, Америки, Австрии, Норвегии, Австралии, Франции. Но особенно часто и с воодушевлением, упиваясь, причмокивая, он делал очень и очень милые и прекрасно безыскусные фотографии Парижа. Вообще говоря, в подобных альбомах понимали толк только мы с Викой. По крайней мере, у нас, в Париже.

Я точно знал, что лишь он один мог оценить по достоинству мои альбомные хохмочки, а он горделиво показывал свои альбомы мне, как знатоку. Наши труды понимали ещё и женевцы – поэт Тоша Вугман и Наташа Тенце.

Венец же фотографического творчества Виктора Платоновича назывался «Авто-био-фото-изо-эссе». С фотографиями всего жизненного пути нашего писателя, вперемежку с юношескими рисунками Некрасова и прочими вклейками, с щедрыми надписями-сентенциями. Альбом считался автором, по-моему, вполне серьёзно, чуть ли не шедевром. Одно время В.П. реально подумывал его издать, давал даже на просмотр в какое-то издательство, но там вежливо отклонили такую честь.