Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

Беззаботность среди прочих добродетелей

Декрет о натурализации Некрасова и моей мамы был опубликован в № 223 «Журналь оффисьель» 25 сентября 1983 года.

«Я – француз! Что же испытываю? Признаюсь – радость! Я гражданин свободной страны. Пусть в ней много недостатков… но я могу о них говорить, писать, кричать во всё горло, и никто меня за это не осудит, не упечёт чёрт-те куда. Вот об этом я мечтал всю жизнь. О свободе! Даже о свободе умереть под мостом, как говорил кто-то из вождей. Но ведь ты и так – говорят мне – девять лет уже прожил в этой свободной стране. Да, прожил! Но – таков уж у меня характер – я считал, что мне, беженцу, изгнаннику, которого приютила Франция, негоже как-то за что-то её осуждать, критиковать. А теперь я француз и как всякий француз – а они большие критики, ворчуны, и то не так, и это не так, – я могу сесть и написать письмо самому Президенту: “Господин Президент, так, мол, и так, уберите коммунистов из своего правительства, они всем уже очень надоели…” Вряд ли он послушается меня, и всё же…»

Приехав во Францию и заполняя анкету, Некрасов потешался, когда спрашивалась дата первого брака мамы или девичьи фамилии бабушек. Источая злорадство, говорил: нет, советской бюрократии не сравниться с французской!

Очень вначале удивлялся, а потом даже обиделся на французов. Почему так тянут с гражданством, обещали через полтора года, а прошло уже шесть лет, и ни гу-гу.

Некрасов не сомневался, что его натурализацию оттягивали из-за бюрократии. Хотя на самом деле французы не спешили, опасаясь его возможных, как говорили тогда, антисоветских выпадов, которые придётся им расхлёбывать. Не хотели раздражать Советский Союз. Статус апатрида сулил меньше неприятностей – мало ли что там сказал или выкинул человек без родины и гражданства.

Некрасова всё-таки задела эта тянучка. Французы прямо ничего не говорили, но бумаги перекладывали из стопки в стопку, мусолили и томили как могли, годами не отвечали! Давали понять, что Французская республика особой срочности в этом деле не видит.

По прошествии аж семи лет В.П. начал шевелиться. Обивать пороги, то есть звонить старым французским приятелям, и писать учтивые письма с напоминаниями.

Сдвинул дело Стефан Эссель, муж Вити Эссель, бывший крупный дипломат, посол для особых поручений. Нажал куда надо, шепнул или подтолкнул, не знаю, но через два месяца родители получили долгожданное подданство. Теперь на границе таможенники если и смотрели на Некрасова, французского подданного, то рассеянно, без малейшего интереса. Совсем не так, как на политического беженца…