Всё началось, когда он умер

Несмотря на молитву, Катя почти не спала. Она навсегда запомнила безжалостные сильные пальцы на своей шее. И слишком отчетливо поняла, насколько эта шея тонка и хрупка. Ужас перед физической расправой неизвестно за что переполнял Катю. В туалет она бегала каждые полчаса. Даже когда Трифонова взяла большой кухонный нож и положила под подушку, легче не стало. Но нет худа без добра: наутро сил бояться не осталось. Их не хватало на то, чтобы пугливо озираться по сторонам на улице и прислушиваться, не ломится ли кто-нибудь в дверь дома. На осунувшемся лице Кати было крупно и разборчиво написано: «Будь что будет». «Зачем Кириллу меня убивать? — спрашивала она себя. И равнодушно отвечала: — Только он знает, и этого достаточно, чтобы я перестала быть». Впервые она не думала о справедливости. Ей нужна была не справедливая, не честно-радостная, а любая жизнь.

4

Неделя миновала. Кирилл не появлялся. И что-то начало подгонять Трифонову изнутри: «Ты заметила, но постаралась не думать о том, что тебе грандиозно повезло. Уже никогда не выяснится, почему он собрался и ушел так поздно. Должен был сорваться, как только нашел книжку, а найти, как только открыл глаза. Значит, это случилось за полчаса до твоего возвращения. Ты в клинике старалась не рухнуть на пол от недосыпа, а он отсыпался на твоей тахте. Поэтому ты и успела заметить его с сумкой, „проводить“ до расселенного дома и узнать, где находится тайник. Не теряй времени. Он вряд ли сдался».

Катя пошла в ванную. Там на стене висел ободранный деревянный шкафчик, в котором хранился стиральный порошок, мыло и зубная паста. Две коробки с синтетическим моющим средством были открыты и наполовину пусты. Одна — полна и запечатана. Катя достала ее, унесла в комнату, постелила на стол газету. Распорола верх пачки ножницами и высыпала содержимое. На бумаге возникла горка песка из дворовой песочницы. Из нее ребром выпирала записная книжка Андрея Валерьяновича Голубева, тщательно упакованная в целлофановый пакет.

Она действительно взяла книжку на память. Хотелось иногда касаться того, к чему он приложил руки. Тогда это был живой сгусток человеческого одиночества, которым Андрей нашел в себе мужество ее забавлять. И лежала книжка на дне шкатулки с нитками и пуговицами — странно, но уютно. А потом возник Кирилл. И сразу принялся требовать откровений. Он ярился, унижал соперника, даже зная, что тот мертв. А Катя боялась его защищать, но в глубине души осознавала, что не защищает себя. Она действительно верила, что молодой любовник перебесится. И готова была сдать все позиции, на которых словно бы укрепилась с Андреем. Все, кроме одной. Она физически не могла отдать Кириллу записную книжку на растерзание и сожжение. С какой стати великовозрастное ревнивое капризное дитя будет тешиться уничтожением того, что принадлежало другому человеку? А теперь, между прочим, Кате. Голубев ничем перед ним не провинился. Она тоже. Но главное — болезненно вытягивая из нее Андрея, парень не спрашивал, мешает ли тот ей. И не желал понять: все, что внутри, — это уже не другие люди, но она сама. И Трифонова по-женски спрятала книжку от ревнивца. Аккуратно вскрыла пачку, высыпала порошок, восполнила вес чистым сухим песком и заклеила картон надежным клеем.

Катя перекрестилась и освободила стол, чтобы было чисто. Развязала пакет и вынула из него уже не сгусток одиночества, а тайну Андрея Валерьяновича. Свое опасное приключение. Орудие мести Кириллу. Деньги, если снова повезет. Она готова была превратить в них все, кроме государственных секретов. Осторожно раскрыла книжку. Вот он, Каменщиков Антон. Вот — заветный адрес. Кстати, не слишком далеко отсюда. Минут тридцать на метро. Она представления не имела, как проникнет в чужую кухню. Наймется в домработницы, пристанет к хозяину на улице, влезет в открытую форточку… Надо торопиться. Ей нужна собственная крыша над головой. Она сама должна ее купить. Если только на любимых и любящих мужчин надеяться, то не исключено, что сдохнешь одна под забором. А Катя Трифонова больше не хотела умирать. Никогда.