«Но строк печальных не смываю…»
«Вы-соц-кий!» – скандировал лужеными мужскими глотками маленький зал гарнизонного Дома офицеров. Из женщин, кажется, была я одна: слишком маленький зал, чтобы еще и женщин брать.
Но я напросилась нахально, просто сказала умоляюще: «Возьмите с собой!»
– Ну что вы! – Владимир Семенович посмотрел будто бы даже испуганно на мужа. – Рядовой же концерт…
– Возьмите, – угрюмо подтвердил мой муж. Он прекрасно понимал, что ждет его дома, какое мрачное молчание или даже слезы, если не поедем на концерт.
– Но имейте в виду, – сказал сопровождающий офицер, – сидеть будете на табуретах… если найдем, там такое творится!
И действительно, в зале ГДО происходило что-то невообразимое: сидели на полу в проходах, лепились, как ящерицы, к стенам, духота немыслимая, временами мне казалось, не выдержу, а он пел и пел, напрягая на горле жилу, всё выполнял заказы один за другим. Кажется, пел три часа, обливаясь потом, кажется, концерт был бесплатным или, может, за услугу в виде вывоза мусора на военном грузовике. Не знаю, не помню. Но помню, что Владимир Семенович понимал, что для людей, собравшихся в этом зале, его концерт – событие в жизни. Что в унылой, безденежной коммунальной жизни песни про настоящую жизнь – отдушина и радость.
Так я оказалась случайно на этом концерте. Мой муж – не случайно, а я случайно, хотя именно я могла спеть любую или почти любую песню Высоцкого.
А Владимира Семеновича и Юру связывала братская нежность. Они даже обнимались при встрече по-особому, в каком-то своем ритме, своем контрапункте. Их связывало удивительное чувство. Точнее всего это чувство можно было назвать взаимным обожанием с оттенком глубокого почтения.
Никакого панибратства, хотя целовались, чем всегда напоминали мне членов тайного общества. Они и были членами такого общества – общества талантливых и благородных людей.
Я же просто присутствовала при их встречах, не смея хоть как-то заявить о себе. Но почему-то мне кажется, что будь Владимир Семенович жив, после смерти мужа я избегла бы многих унижений и разочарований. Я попросту не чувствовала бы себя абсолютно одинокой.
Хотя наши жизни проходили рядом пунктиром, оказалось, и через тридцать лет помню каждую встречу, и лица, и слова, и даже детали времени и места.
Полагаю, дело не только в моей памяти, а в том сиянии подлинных, а не фальшивых, не напоказ (впрочем, одно исключение было, но о нем позже) чувств и поступков, в сиянии таланта, которое окружало двух людей. Это сияние преодолевает время и пространство.
А вот как мы попали на тот необычный концерт.
Весна 80-го. Мы с Юрой вышли на нашу Южную улицу прогулять малыша. С другого, дальнего конца улицы приближается военный газик, мы сторонимся, но газик останавливается, и из него выскакивает Высоцкий. Обнялись с Юрой, наклонился к сыну Вале и сказал обычную шутку: «Ну как ты, офицерская спина?» И как всегда, Валя рыкнул на него от страха.
Это был обычный ритуал. Валя действительно сидел всегда с необыкновенно прямой спиной (первым это заметил Владимир Семенович, отсюда и «офицерская спина»), но младенец здорово побаивался хриплого голоса «дяди» и, чтобы не выдать страха, рыкал на Высоцкого. Это очень веселило Владимира Семеновича.
Вообще он держался с Валечкой на равных, будто со взрослым другом, и однажды притащил замечательный «взрослый» матрас «Данлоп» ему в подарок. Тогда такие матрасы были огромной редкостью, его привезла Марина. «Когда-нибудь, лет через восемнадцать, а то и пятнадцать, ты с благодарностью подумаешь о своем соседе Высоцком», – сказал он, подмигнув Вале. Валя на всякий случай рыкнул.
Да, он был нашим соседом, мы жили на одной улице в поселке писателей Красная Пахра. Вернее, он построил маленький дом для своей жены Марины Влади. Дом на участке друга, сценариста Эдуарда Володарского. Потом с этим домом вышла странная история: после смерти мужа Марину не пустили в дом, построенный для нее. Он был продан другому деятелю искусств. Но это потом, а в конце семидесятых Владимир Семенович увлеченно строил свой первый собственный дом в одну большую комнату и маленькую спаленку. На стройку он наведывался эпизодически, и, надо сказать, в этом случае народная любовь проявлялась иногда своеобразно. Как-то забежал к нам и попросил «до завтра» довольно большую сумму для строителей. Я, будучи в нашей семье и прорабом, и строителем, зная расценки местных умельцев, удивилась. Такие деньги должны были запросить за большую работу. Но оказалось, что речь идет о бетонной плите для перекрытия. По тем временам явно краденая плита стоила раз в десять дешевле.
Я предложила свою помощь в торге, но Владимир Семенович смущенно сказал: «Да ладно!» Ему явно не хотелось вступать в меркантильный диалог с работягами.
– Тогда я пойду без вас, потому что вас нагло обирают.
B.C. обрадовался и укатил в театр на репетицию, а я отправилась на другой конец Южной аллеи.
И что же там я увидела?!