«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег

Я не думаю, чтобы непризнание как-то укорачивало ему жизнь. Он был достаточно упрямым, в высоком смысле… Ему многое укорачивало жизнь, и сам себе он ее укорачивал. Но – непризнание?… Не думаю.

Хотя… Меня поразила в одном из «Огоньков» фраза Евтушенко… Ну, безусловно, Высоцкий – большой талант и прочее, и прочее… «Но для меня он – „Зощенко в поэзии“…» Ну тогда для меня Евтушенко – это Глазунов в живописи! Сказать так о человеке, который написал такие страшные, трагические вещи, и иронически-хлесткие, и шутливые. Володя мог обнажать свою душу – разорвал грудную клетку и показал внутренности! – он мог доходить до совершенно феноменального героизма! И вот взять и похлопать по плечу: «Зощенко в поэзии»… Хотя Володя считал его большим мастером, и я очень уважаю Евтушенко – это действительно большой мастер. Но надо быть достойным самого себя.

– Михаил, извините за банальный вопрос: каким другом был Высоцкий?

Каким другом? Как сам Володя говорил, – с ним можно было пойти в разведку. Всё! Другого не скажешь. Мало того, что он был верным другом… Незадолго до Володиной смерти я чудом прорвался в специальную клинику, где он лежал. Я пришел, и вдруг Володя разрыдался. Я думал, что он рыдает оттого, что он туда попал… «Миша, я людей подвел!» – «Что такое?» – «Я какие-то подшипники забыл купить…»

То есть вот он был такой… Вернейший и мужественный человек, он мог в дружбе, даже в приятельских отношениях, заботиться о каких-то мелочах. Он приезжал ко мне и начинал объяснять, что кого-то ему надо женить, кого-то срочно выдать замуж. Я даже на него наорал: «Володя, ты занимайся творчеством! Ну чего ты носишься?!» Хотя, в общем, я и сам такой…

– А когда вы решили выпустить свой альбом, вернее даже, не альбом, а собрание дисков?

Это мы решили с Володей еще когда только начинали работать. А альбом я решил делать тогда, когда найду настоящего специалиста – мастера. И я нашел Михаила Либермана, который много лет проработал на «Мелодии», получал медали… Вот тогда можно было действительно на самом высоком уровне все это собрать, смонтировать, сделать. В работе большое участие принимал Аркадий Львов – редактор и составитель трехтомника Высоцкого. Я не хотел делать это, когда начался нездоровый ажиотаж. А вот когда чуть-чуть все улеглось, вот тогда мы спокойно это сделали. Это памятник Володе.

– Вы уже сказали, что считаете Высоцкого гением, а в нормальном человеческом общении это чувствовалось?

Для меня оценка человека как гения – прежде всего по его произведениям, а не по поведению. Поведение людей, которых мы называем суперталантливыми, гениальными, – оно в принципе неподконтрольно… Для меня важно еще – при всей гениальности и бесшабашности – его колоссальная работоспособность. Как сказал один из философов: «Гений, который себя не обуздывает и не работает над собой, подобен разлившемуся потоку. Сначала он заполняет собой все, а кончает мелкими лужами».

И у Володи было все, что необходимо для этого «коктейля гениальности». У него была феноменальная работоспособность, колоссальное умение расслабляться… Вот некоторые думают: а-а, он был алкоголиком… Да ни черта подобного! Все его нагрузки по накалу точно совпадали – он безумствовал, когда он пьянствовал, но когда он работал, то нагрузки, которые он нес, тоже были колоссальными! Создать и отточить такое творчество!.. Это были супернагрузки. Потому что он преодолевал как бы экстерном те пробелы в знаниях, которые у него были…

Для меня Высоцкий – прежде всего гениальная личность, цельная, как каменный якорь!

– Вы общались в Париже, а по телефону часто разговаривали?

Да, часто… И очень смешно… Внешне казалось, что он грубый человек. И действительно, когда ему был кто-то неприятен, то Володя никогда этого не скрывал. У него появлялась такая ершистость, он мог так «запулить», что иногда даже мне – человеку довольно невоспитанному – становилось неловко. Он мог, как говорят в России, «обрезать»…

Но с другой стороны, если он кому-то открывался… Для меня Володя был одним из нежнейших людей. Физически я крупнее Володи, а тогда я еще занимался спортом… Но он однажды услышал, как моя жена называет меня «птичкой», и Володе это страшно понравилось…

Звонит телефон:

– Птичка моя, как живешь?

– А какова история стихотворения Высоцкого, обращенного к вам, которое лежало в июле 1980-го на вашем столе?

Я о нем ничего не знал… Он просто написал это стихотворение и оставил. Оно лежало на столе. И когда я вернулся, я его нашел. А говорили мы с ним буквально за несколько недель до смерти. Я ему сказал: «Володька, давай жить назло». Он ответил: «Попробую». Сел в самолет и улетел.