Всё не зря: зарисовки из жизни и о жизни

Но вдруг солнце ухватилось длинными пальцами за края тучи, сначала погрузившись во что-то плотное, холодное. И вот уже края поползли в стороны подобно старой обтрепавшейся материи, открывая узкую щель, и светило заглянуло в неё поначалу одним глазком, как-то робко и удивлённо: «Что ж это делается, разве не весна?».

Дождь зажмурился от этого взгляда, заслонился узкой своей ладонью, замотал головой, стряхивая последние снежинки, и вскинул руки, будто сдаваясь:

– Всё-всё, уже ухожу!

Он запахнул свой серый мокрый плащ, застегнулся на все пуговицы, присел на корточки, упёршись руками о бордюр. Оттолкнулся и поехал вперёд, опрокинувшись на широкую свою спину. Он мчался с потоком воды, жмурился на выглянувшее уже солнце и хохотал бурливым заливистым смехом.

А потом встал и пошагал вверх подобно трюкачу, что поднимается по отвесной стене и переходит на потолок, свешиваясь вниз головой. Дождь сейчас взмыл, вознёсся над городом, над всей землёй, затерялся в облаках. Но придёт время, когда он вновь распахнёт свой серый плащ, накроет им всё вокруг и спустится сверху, чтобы снова шагать, и это будет уже другое путешествие, другая прогулка.

БЫТОВЫЕ ЗАРИСОВКИ, НЕ ЛИШЁННЫЕ ИРОНИИ

Всё не зря

– Зря… зря, – подумала Аделаида Степановна, – я не взяла эту кофточку… Такая яркая, в горошек, а отделка по рукаву…. Села на фигуру прекрасно, расцветка к лицу, материя что надо. Ну, дороговато, конечно… Федя бы начал ворчать, что до получки далеко. Но я-то его знаю, потом бы сам сказал, какая я у него красавица. – Лицо при этом у Аделаиды расплылось в мечтательной улыбке.

В этот миг раздался резкий звонок в дверь квартиры, который вывел Аделаиду из задумчивости и заставил поспешить в прихожую. Распахнув входную дверь, хозяйка, однако, узрела не мужа своего, Фёдора Петровича, которого ждала с минуты на минуту. На пороге стоял сосед Аким, добродушный, в общем, весельчак и большой любитель выпить.

– Степанна, – заорал Аким прямо в лицо соседке. – Степанна, выручай, дело жизни и смерти! Не дослушав, Аделаида с досады так шарахнула дверью, что с потолка отвалился кусочек штукатурки, с крючка сорвалась и брякнулась об пол обувная ложка, а кошка, дремавшая в облюбованном раз и навсегда кресле, подскочила, как ошпаренная.

Аким, едва успевший отпрянуть, обиженно заморгал, но не отступил. Быстро нажав на кнопку звонка и сделав шаг назад на безопасное расстояние, он в куда-то самый центр обтянутой дерматином двери громко проговорил, качая головой:

– Зря… Зря ты, Степанна, соседей выручать надо, – он подался вперёд и позвонил ещё раз (для надёжности). – Ты только послушай, что в мире делает… (дверь с шумом распахнулась). – ся… – закончил Аким, приветливо улыбаясь той улыбкой, которая сулит стоматологу-ортопеду скорую прибыль.

Аделаида, уперев полные красивые руки в такие же бока, выступила под тусклый свет подъездной лампочки:

– Чего тебе неймётся? – с ласковой угрозой в голосе проговорила она. – Прекрати хулиганить, по-хорошему прошу! Вот недаром говорят, седина в бороду, бес в ребро…

Надо сказать, что насчёт бороды соседка определённо погорячилась. Бороды у Акима не имелось, как и усов. Как-то он пытался их отрастить… Но вместо лихих гусарских, до которых, как говорят, падки женщины, росли какие-то щипки, торчавшие в разные стороны.

Седины не было и в причёске по причине полного отсутствия оной. Совершенной круглой формы Акимова голова была абсолютно гладкой. Росла ли на ней когда-либо шевелюра, никто из соседей не знал, поскольку видели его всегда именно с такой наружностью.

– Ай, много тебе Фёдор воли даёт, женщина! – воскликнул с досадой Аким, но, увидев, взгляд, не предвещавший ничего хорошего, поспешил добавить:

– Всё, всё, ухожу. Э-э-э-х… – махнув рукой, он поплёлся искать счастья выше этажом.

Аделаида, захлопнув и заперев дверь, протопала в кухню, где на плите в огромной чугунной (никакого тефлона она не признавала) сковороде томились под крышкой котлеты.

Кошка увязалась следом. Она обошла стол и запрыгнула на хозяйский табурет с мягкой подушечкой. Выгнув спинку, потянувшись и немного повозившись, она наконец-то устроилась и принялась сосредоточенно вылизывать лапку. Сильва была хороша и знала это…

– Какая ещё Сильва? – воскликнет Читатель. – Я теряю нить повествования…

– Дело в том, – вторит ему Автор. – Что Сильва – имя хозяйской кошечки, той, что свернулась калачиком на табуретке. Спрашиваете, почему? Всё очень просто. В тот день, когда Аделаида и Фёдор нашли маленького котёночка на лестничной клетке, они как раз возвращались из театра, куда жена (разумеется, не без некоторых усилий) затащила мужа, чтобы «выгулять» новое платье и серьги, подаренные ко дню рождения. В театре оперетты в тот вечер давали «Сильву». И Фёдор, слегка утомлённый громкой музыкой и мельтешением на сцене, воскликнул: