Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах

Я отпустил поводок, Кыш бросился к Гере, и не успели мы оглянуться, как у наших ног собаки подняли весёлую возню.

Гера рычала от досады и головокружения, когда Кыш, маленький и быстрый, носился вокруг неё и юрко проскакивал под животом. Но рык её не был злым.

Зато, выбрав момент, изловчившись, она лапой сбивала Кыша с ног. Он валился на спину, смешно дрыгал ногами, а Гера не давала ему подняться. И по-моему, Кыш закатывался от хохота: ему было щекотно.

Они бы ещё долго играли, если бы мама не крикнула с балкона:

— Алёша! Кыш! Домой!

Мы с братом Рудика с трудом оттащили собак друг от друга, и я повёл недовольного, упирающегося Кыша домой.

Глава 36

У меня накопилось за день много вопросов, и я стал задавать их папе. Я спросил, что такое вакуум, который приснился папе этой ночью.

— Это пространство. Например, графин, из которого выкачали весь воздух, — сказал папа и взглядом пристыдил меня за то, что мне неизвестна такая простая вещь.

— А что осталось в этом пространстве, когда выкачали весь воздух? — спросил я.

— Ничего, — ответил папа.

— Как это — ничего? Ни одногошенького атома?

— Да! Представь себе — ничего! Пустота!

— Нет. Так не бывает! — заспорил я. — Вот выкачали мы воздух из графина. До конца. А что внутри? Ничего? Но я же его вижу! А раз я вижу это ничего, то, значит, он не ничего, а чего, потому что ничего увидеть нельзя! — (Папа растерянно смотрел на меня.) — Чем запутывать зря, сказал бы уж сразу, что вакуум — военная тайна и про это нельзя рассказывать.

— Да… вакуум — военная тайна, — сказал папа, ладонями сжав виски. — Но не государственная, а всемирная. Более того: это тайна Вселенной.

— И что же, мы её никогда не разгадаем?

— Вполне возможно, — сказал папа.

— А зачем же тогда учиться, если мы её никогда не разгадаем? — удивился я.

— Кто тебе сказал, что не надо учиться? — крикнул папа, вскипев, и на его крик прибежал, угрожающе рыча, Кыш. — Наоборот, надо учиться и учиться! Если бы человек не учился, мы бы жили не в кирпичном доме, а в однокомнатной пещере, без всяких удобств! Мы ходили бы в шкурах, а не летали бы на реактивных самолётах. И не смогли бы разгадать сотни тайн природы! Тебе это ясно? И таким лентяям, как ты, не удастся заставить человечество стоять на месте! Никто не позволит! Есть ещё вопросы?

— Кто такой Плевако? — спросил я, обидевшись, потому что не собирался заставлять человечество стоять на месте.

— Плевако был великим русским защитником, — сказал папа, успокоившись. — Он боролся с царскими судьями. Ясно?

— Ясно. А кто был сильней как борец — Плевако или Поддубный? И в каком весе боролся Плевако? — спросил я.

— Марина!.. Марина! — застонав, позвал папа маму.

— Что случилось? Что с тобой? — испуганно крикнула мама, прибежав из кухни.

— Объясни нашему сыну разницу между Плевако и Иваном Поддубным. У меня больше нет сил, — попросил папа, растирая виски ладонями.

Мама спокойно объяснила мне, что Плевако защищал обвиняемых, как дедушка Зайончковский. Он, как Поддубный, клал в суде на лопатки жестокость, несправедливость и судебные ошибки.

Я сразу всё понял и стал раздеваться. Но в этот момент зазвонил звонок и залаял Кыш.

Глава 37

Папа открыл дверь.

— Простите, что поздно. Здравствуйте. Я давно собиралась побывать у вас, — услышал я и с ужасом узнал голос Веты Павловны.

Значит, она только сделала вид, что простила меня, а сама пришла жаловаться на меня и на Кыша!

Раздеться, лечь и притвориться спящим было уже поздно. Я вышел поздороваться. Мама тут же попросила меня удалиться в кухню заваривать чай на маленьком огне. И пока я его заваривал, Вета Павловна обо всём успела поговорить с папой и мамой.

Пить чай она не стала, потому что спешила к Снежке. Папа проводил её до остановки и вернулся какой-то совсем грустный и ворчливый. Он ворчал, что зря купил щенка, который отнимает у меня время, но я понял, что Вета Павловна не рассказала, как я принёс в школу Кыша.

Папа топнул на него ногой, споткнулся о мои резиновые сапоги и грозно пообещал маме навести порядок в нашем запутанном хозяйстве.

Мама терпела, терпела ворчанье папы и наконец сказала:

— Пойдём подышим свежим воздухом!

— Я только что им дышал, — сказал папа.

— Не вредно будет подышать ещё раз. А ты раздевайся и спи, — велела мне мама.

Мне стало грустно-грустно. Второй раз за эту неделю папа и мама ссорились из-за меня и уходили дышать свежим воздухом, чтобы я не был свидетелем их ссоры.

Когда они оделись и ушли, я позвонил Снежке. Снежка спала, но я сказал, что звоню по важному школьному делу, и её разбудили.

— Слушай! К тебе в гости Вета Павловна пошла! — сообщил я. — Скажи ей, что мы больше не будем.

— А ты почему не сказал? — спросила Снежка.

— Я заваривал чай и не успел. Всего хорошего. Спокойной ночи, — пожелал я, вспомнив, что Снежке это нравится.

— Спасибо. Какая уж теперь ночь! — сказала Снежка и повесила трубку…

И тут мне стало страшно: вдруг Вета Павловна посоветовалась с завучем, он решил, что щенок мешает мне учиться, а она велела маме унести его из дома, пока я не остался на второй год в первом классе?