Всё тот же сон

Если бы только! А то ведь учение Льва Толстого так полюбил, что взял в аренду кусок земли на Лысой горе и затеял толстовскую общину, да еще в девяносто шестом году отказался присягать Николаю Второму — по учению. Детей не крестил, в церковь не ходил — по тому же учению. В общем, сделался кругом неблагонадёжным, и от должности на цементном заводе был скоро уволен. Тут бы, кстати, спросить: а какая же надобность была в ветеринаре на цементном заводе? Ну, это теперь не слишком понятно, а тогда ведь вся тяга была лошадиной, да хозяйство какое-никакое для подкормки: коровёнки, овечки… Как же без ветеринара? Ничего, обошлись.

Пришлось в Майкоп ехать, а там та же история, от себя не уедешь. Вот и вернулся в Геленджик, на Михайловском Перевале завёл себе хутор и снова собрал общину, и обыск опять, и надзор… Зато с Толстым уже завелась переписка. Вопрос воспитания занимал Авраама Васильича. Дуня-то учительница была, обучала детишек своих и общинных. О воспитании с кем и поговорить, как ни со Львом Николаевичем.

27 февраля 1904 года Толстой писал:

Спасибо за ваше письмо дорогой Роман Васильевич.

Всегда радуюсь, получая от вас вести. О воспитании вообще я писал Бирюкову и Дудченко. Посылаю вам копии с этих двух писем. Мож.б. они вам пригодятся. Что ж касается до вашей мысли о том чтобы все родители были преподавателями, я думаю что это едва ли применимо. Для преподавания надо иметь охоту и дарование и дурно преподающий учитель не только не полезен но вреден в смысле образования, т. к. может отбить охоту от предмета. Разрешение вопроса такое: каждый свободен, преподает, кто хочет и что сможет и учит тоже, кто хочет и что хочет. Задача руководителя воспитанием в том, чтобы приохотить детей к тем предметам (тут очень неразборчиво) и это всегда можно.

Братски целую вас Л. Толстой

И ещё:

Получил ваше письмо милый Юшко (забыл имя отч. — извините) и очень рад был узнать и про ваше материальное и главное духовное состояние.

Очень радуюсь ненарушимой близости с вами.

Любящий вас

Лев Толстой.

26 сент. 1907.

Я прочитал и списал эти письма в Геленджике, перед тем как тётя Вера (Вера Авраамовна) подарила их Краеведческому музею, где они, в Геленджике же, и хранятся. Может быть, было их больше, но остались два. Да и то чудо, что остались.

Если в письмах не хватает кое-где запятых, то должен сказать, что на самом деле их почти и вовсе не было. Лев Николаевич их как-то не употреблял. Тут дело вот какое.

Совсем недавно, в серёдочке девяностых двадцатого века, один американец, славист из Калифорнии с гасконским именем Ги де Маллак, составил замечательную книжку и назвал её «Мудрость Льва Толстого». А мой старинный неспокойный товарищ Юлий Шрейдер (теперь, увы, покойный), гуляя по Америке, это дело усёк и замечательно же перевёл книжку на русский.

Так вот, в предисловии к русскому изданию Юлий говорит:

Критиковать те или иные положения Толстого чересчур легко. Он, как Наташа Ростова, не удостаивает быть умным, то есть логичным, доказательным, непротиворечивым. Но за этой «непоследовательностью» стоит мудрость великого и ещё недооценённого мыслителя. Понять истинный смысл того, что хочет нам сказать Толстой, гораздо важнее, чем пытаться опровергать те или иные его предпосылки и выводы.

Вот так же и с запятыми: он «не удостаивает», но и примера, отнюдь, не подаёт… Не каждому можно.

А мысль Юлия, который и сам не то чтобы «не удостаивал», но уж, во всяком случае, никогда не хлопотал об умности своих суждений, — умна, как редко что бывает.