Всё тот же сон

У Коваля всё талантливо, даже старший брат и его воздушная невеста. Об этом будет в маленькой изумительной повести «От Красных ворот».

У Коваля талантливы собаки, птицы, рыбы, деревья, вода…

В 70-е годы, когда российскую словесность выгладил стилевой штиль, в небольшой лагуне под названием «детская литература» веселились, играли и пели живые, упругие токи интонации, ритма. Это была заводь Коваля, где жила проза.

Что такое настоящая божественная проза, может быть, и мало кто понимает, но чуять её дано талантливым читателям, которые делаются талантливыми, читая прозу Коваля.

Юрия Коваля любят дети и матери детей. И даже иные отцы. У него всё талантливо. Сейчас, когда я пишу о Ковале, я чувствую, как у меня внутри пробиваются ростки таланта.

Назавтра, 6 июня 93-го года Юра зашёл в издательство, меня не застал, но прочитал мою миниатюрку и оставил записку:

Слав!

Твой текст хороший. Спасибо. Я радуюсь, потому что его появление в книге правильное (по жизни и по смыслу жизни).

Всё неплохо, кроме гипса, алебастра и вообще цемента…

Позвоню тебе из Малеевки.

Целую,

Юра

Через год после выхода «Лысых и усатых» купил я избу в деревне Толстокосово, недалеко от Бежецка и в трёхстах верстах от Москвы. Тут и понял, что необходимо нужен мне какой-нибудь автомобиль. Однако не было у меня не только водительских прав, я — в свои далеко за пятьдесят — никогда ещё в жизни не сидел за рулём. Долги и бесплодны были рассуждения на этот счёт, но Юрка однажды просто взял меня за руку и отвёл в автошколу. Затем получал я уроки езды ещё и на Юрином «москвиче».

И вот я купил себе «волгу» — ГАЗ-24. Она была совсем ещё молоденькая, всего тринадцать лет, оттого, конечно, очень хрупкая. Она смеялась моей седине, и от смеха в ней всё время что-то ломалось. Я же совсем не понимал, как и куда по поводу моей девочки обращаться. Но Юра свёл меня со знатоком столь юных дамских организмов. И стал ездить я в деревню на машине.

Младший братик мой Боря со своими детишками проводил то лето у меня в Толстокосове. Пора настала их оттуда вывозить, а у «волги» забастовали «дворники». Недалеко от моего издательства и Юриного дома располагалась автобаза, и Юра всё мне там устроил. Теперь я мог ехать.

В те дни мы с Юрой виделись почти что каждый день. Перед моим отъездом он упомянул о тяжести в груди и был немного утомлённым. Он, видно, побывал уже «на острове, где небо давит». Я уезжал всего на два-три дня, но всё же мы обнялись и расцеловались. Я и подумать не мог, что Коваль уже ступил на Остров Истины.

Я узнал обо всём, воротившись в Москву.

Так вышло, что попрощался навсегда я с Юрой живым.

* * *

Приснилась мне недавно проза Коваля, как я люблю его короткие рассказы.

Приснилось мне, я их перебираю, как будто бы они рассыпались и надо их собрать.

Я складываю их, перекладываю и после Юре говорю:

— Я тут твои короткие рассказы взаимозановорасположил, и, кажется, иная композиция выходит. Посмотри…

А он, лицом прекрасен, спрашивает:

— А ты уверен, что это нужно делать?

— Нет, — отвечаю, — не уверен, потому и хочу, чтобы ты посмотрел.

— Ну, если не уверен, — говорит Коваль, — то можно, я смотреть не буду?..

И пропал куда-то.

Но видел я его опять — живым.

Юрка, где ты?

Эпилог

… И у меня основное ощущение бессвязности и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то значит разум не понимает мира.

Александр Введенский

Музей

… просто изучать историю гораздо приятнее, чем её вершить.

Бывший командир Московского мушкетёрского полка генерал-майор в отставке Николай Опочинин