Всё тот же сон

Дорогой Абрам Васильевич,

Простите, что долго не отвечал на ваше письмо. Был очень напряженно занят, а главное то, что не мог дать желаемого вами ответа… Не согласен же я только в том, чтобы подписывать воззвание, а не согласен подписывать, п. ч. я свое воззвание написал и больше ничего сказать не могу. Не могу и взять на себя передачу царю воззвания… Не думаю, чтобы воззвание имело воздействие на правящие сферы, хотя очень желал бы этого, но думаю, что распространение такого воззвания полезно.

Простите, если вы недовольны моим отношением к этому делу. Надеюсь, что это не повлияет на ту любовь и уважение, которые соединяют нас.

20 ноября 1904. Л. Толстой

Скажу в скобках, что в этом письме Толстого все запятые на месте, потому что списано оно не с оригинала, а с печатного собрания сочинений.

И в качестве уже post post scriptum’а об Аврааме Васильевиче, напоследок, приведу ещё фрагмент более раннего толстовского к нему письма и тоже из «собрания», куда оно попало не из копировальной книги, а «напечатано по автографу, находящемуся у Евдокии Арефьевны Юшко (Краснодар)»:

… Не унывайте, милый друг, жизнь ваша уже сделала много добра, и, вероятно, не вероятно, а наверное, сделает еще много добра людям, хотя вам и нам, может быть, и не придется его видеть.

Братски целую вас и вашу жену и детей.

19 окт. 1900. Лев Толстой

И в этом же томе сочинений, изданном в 1933 году, даются справки о жене адресата, самом адресате и детях, рождённых к 1900 году, которых поцеловал Лев Толстой:

Юшко Евдокия Арефьевна (р. 1870)

Юшко Авраам Васильевич (1867–1918)

Дети:

Василий (1892–1918)

Роман (1898–1918)

Вера (р. 1896), ныне участковый врач в с. Калинине Кубанского округа.

Итого, значит, жизни Авраама Васильича было 51 год, Васи — 26, а Ромика — 20.

Черкесский Карамзин

— Из разговоров твоих, Гирей, заметно, что ты таки порядочно знаком с историей горских кавказских племён. Государю-императору угодно ехать на Кавказ будущим летом. Может быть, он возьмет тебя в свите своей… Но это ещё не верно. А верно то, что Государю угодно, чтобы ты написал собственно для него записку о горских племенах, о которых, как слышно, ты кое-что уже имеешь у себя написанное. Надо, чтобы такая записка была у Государя не позже, как через два месяца или даже через шесть недель.

Так говорил граф Александр Христофорович Бенкендорф в Петербурге в зиму с 1835-го на 1836 год. Во всяком случае, так вспоминал об этом петербургский старожил Бурнашев, и так, примерно, передал смысл этой речи. Оговоримся, что Бурнашев, Владимир, был молодой ещё тогда журналист, сказать точнее, дворцовый хроникёр на гонорарах в виде перстней и табакерок, а также сочинитель статей для сельских хозяев, что не мешало ему при том «печь детские книжки, словно блины», пописывать всяческую разность в «Северную Пчелу» и, плюс, иметь «частные занятия» в III Отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии. За эти все столь многие дарования, ведущие к рассеянности жизни, Николай Алексеевич Лесков назвал Бурнашева первенцем российской богемы — не без ехидства, разумеется.

Но это всё о том, кто вспомнил, в чём интереса мало. Про Бенкендорфа, в общем-то, известно… А кто же сам Гирей?

Черкес Хан-Гирей был княжеского рода… Иные напрасно смеются, что на Кавказе, мол, все князья. Если князей и стало много, то это когда их и вовсе не стало. Тут всё, как в России: когда дворян извели до третьего колена, тогда возникли «широкие слои дворянства», да не просто дворянства, — быть просто дворянином кому же охота! — а всё графы, князья да бароны… Но это так, реплика в сторону.