Всё в дыму...

К счастью для Ди, у него хватило ума и сил отказаться и от купленного за бешеные, по словам дяди Юури, деньги золотого эвакуационного билета - из тех, что до сих пор кладут в дешевые шоколадки “Чарли”. По слухам, паром, на котором отправились дорогие родственники, каким-то образом оказался в море аккурат в вечернюю бомбежку. Ди не знал, сумели ли тетя Джулия и дядя Юури спастись, - но на всякий случай поверил в худшее.

К несчастью - Ди остался совсем один.

Во всем доме.

Во всей Резервации.

Во всем городе.

И на всем острове.

Последний из Греев.

Последний из греев.

А имя он поменял давно, еще когда впервые пошел в школу - вначале в качестве ученика, конечно. То есть, как и полагается у людей, у Ди тоже в начале было слово. Только в его случае словом этим было имя.

Данное родителями “Ким” (“Скромно и со вкусом, - приговаривала тетя Джулия. - И не было известно, какой ты выберешь пол!”) ему никогда не нравилось, и Ди - практически сразу, едва лишь полностью осознал себя - стал Дорианом.

Он до сих пор помнил бровь - одну, объединенную из двух - учительницы незалежной литературы, ползущую вверх, подпирая и даже сминая тщательно, но неумело замазанные тональным кремом морщины на лбу.

- Дориан? - переспросила учительница. - Дориан Грей?

Маленький Ди важно кивнул, усаживаясь за парту, а парочку хихикнувших новоиспеченных одноклассников пригвоздил к месту коротким тренированным взглядом.

Он посещал эту школу недолго, а потом осел дома, заявив родителям:

- Книги интереснее людей.

Папа согласно кивнул. Мама чмокнула Ди в макушку и спросила, не хочет ли он на ужин лимонного пирога. Хотел, конечно. Пока Ди не станет взрослым, есть ему нужно часто-часто.

Когда в дом перекочевала вся библиотека Резервации и Ди перевернул последнюю страницу, оказалось, что книг давно уже никто не пишет - у людей появилось аудио, видео и дела поважнее. Ди расстроился: неужели не осталось ничего, что он мог бы узнать? Узнавать новое - ужасно приятно.

Посовещавшись, родители пристроили его в ту самую школу - учителем. Можно сказать, незадолго до своей смерти. Но Ди, привыкший считать время человеческими годами, решил, что сказать так было бы неправильно: все-таки несколько поколений смениться успели.

- Если б не Резервация, - обмолвился как-то папа, - мы бы жили с их скоростью, и пришлось бы снова перебираться в полярные широты. И Ди заметил, как передернуло маму - словно от ледяного холода.

Ди теперь хорошо знал, что такое этот холод. И если бы не понимал, что берется он изнутри, из самой середины груди, мог бы подумать, что рядом с ним, в опустевшем и пыльном доме, поселилось что-то невидимое, стылое, чужое, - не скрашивая внезапно накрывшее Ди одиночество, а словно усугубляя его незримым присутствием, подпитывая, лелея.

С раннего утра до позднего вечера Ди метался по городу, выжимая из “Ягуара” все силы, но - аккуратно не высовываясь из тени. После захода солнца возвращался в онемевший, ослепший дом, обшаривал кухню в поисках съестного, а после, все так же не зажигая света, поднимался на второй этаж и с головой нырял под тяжелое ватное одеяло. Он подолгу ждал сна, а тот приходил далеко не сразу.

Не будь каникул, Ди выкладывался бы на работе, под каким-нибудь предлогом оставаясь после уроков, до темноты. Но летом школа всегда запиралась, ученики разъезжались по родственникам или прятались вместе с родителями в собственных жилищах.

Можно было, конечно, взломать хлипкую электронную защиту и попросту переселиться в школу, но Ди понимал, что безлюдные классные комнаты вряд ли добавят ему положительных эмоций. И упрямо возвращался ночевать домой.

Чтобы каждое утро, переждав авианалет, вновь выгнать “Ягуар” из гаража.

С удовлетворенным шуршанием ложилась под колеса дорога. Ди сидел прямо, не позволяя спинке сиденья прижиматься к напряженному позвоночнику. Первый круг по городу всегда требовал осторожности - после вечерних бомбежек Тавропыль менялся.

Новые воронки Ди объезжал по обочине. Новые развалины - отмечал краем глаза. Случалось, что за ночь воронки успевали заделать, развалины - либо растащить, либо сложить в подобие прежнего здания, - но всегда наспех, на скорую руку и практически в полной темноте: ведь бомбардировщики имели обыкновение возвращаться на свет.

Ди размышлял о мотыльках и о том, что заставляет их рваться к огню. Если погасить источник света, мотыльки засыпают - до тех пор, пока их не разбудят новые лучи, новое тепло. Что если новый огонь никогда не зажжется? Они не смогут спать вечно - а значит, умрут.

Машина медленно лавировала по тротуару, мимо Гали, куда и откуда одетые в темное люди несли утренний улов. На вещах из свежевыпотрошенных гуманитарных посылок ЗАД все еще алели плазменные радиомаячки. От родителей Ди знал, что эти маячки - обманка для обывателей. Будучи снятыми, они переставали подавать сигнал, но зато включались маячки внутренние - невидимые, неощущаемые, слышимые только в ультразвуковом диапазоне. Ди воспринимал их как едва заметное попискивание - словно в воздухе носилась стая крошечных, не больше макового зернышка, птиц.