Всё в дыму...

Арсений мялся, Клоп нервными движениями поправлял на плече ремень, на котором болтался его автомат. Пора взять инициативу в свои руки и убираться отсюда.

- Вы, ребята, определитесь сначала, чего хотите. - Ди отвернулся, делая вид, что собирается уйти, и оба они невольно подались вперед, протестуя.

- Ладно, если поймаете того малювальника, нам двадцать пять процентов! - выпалил Клоп на одном дыхании.

- И чтобы гетман Стерх принял нас в свой отряд, - добавил Арсений. - Здесь были охотники, но мы не стали им ничего рассказывать. Пусть сами ищут.

Ди уловил в его голосе мстительную досаду.

- Что за малювальник? - Он постарался не выказать свой внезапно возникший, и тоже шкурный, интерес.

- Ну… - Арсений понизил голос. - Мы знаем, кто тут все разрисовал. То есть не знаем, но видели… В общем, знаем. Ну, короче говоря…

Короче говоря, Ди заставил их отойти в тенек ближайшего кипариса - посеченного и с обломанной верхушкой, но живого - и “начать по порядку и с самого что ни на есть начала”.

Понадобилось много греевской выдержки, потому что подростки восприняли его приказ буквально и полчаса потратили на выкладывание истории своего немаленького семейства.

Насколько слушающий вполуха Ди разобрался в хитросплетениях этой редкостной тягомотины, одна из то ли тетушек, то ли прабабушек всю жизнь ухаживала за какой-то родственницей семерых Арсениев - такой древней, что она своими глазами видела в зоопарке живого тавра и застала торжественное открытие первой станции краймского метрополитена. И даже успела поработать на подземном строительстве.

Тетя Аркаша-Шахимат - так ее звали - рассказывала всем, кто имел несчастье оказаться поблизости, о том, какой прелестницей когда-то слыла. И как один сраженный наповал ее внешностью художник - “малювальник, то есть” - презрев законы божии, написал ее портрет в полный рост. Подумаешь! Гордая девушка, разумеется, отказала дурачку во взаимности.

Малювальник был странным и вместо холста использовал наружную стену собственного дома. Дом сожгли, малювальника выперли из деревни, а Аркашу-Шахимат срочно выдали замуж за хорошего человека и подальше от родных пенат. Когда же хороший человек превратился в плохого и отправил красавицу-жену самостоятельно зарабатывать на свои прихоти, не имеющая образования или талантов Аркаша-Шахимат в конце концов оказалась в подземке.

Она выписывала и закрывала наряды рабочим, караулила их лопаты и обеды, иногда помогала убирать строительный мусор. Нежные женские ручки быстро покрылись несводимыми пятнами и мозолями, осиная талия утонула под слоями жира, а черты лица исказила маска смиренного равнодушия. Конечно же, знаменитый малювальник не узнал в хмурой оплывшей бабе, которая на открытии очередной станции метро наступила ему на ногу и была тут же отогнана негодующими начальниками в костюмах, свою бывшую возлюбленную.

Баба спряталась за ближайшей мраморной колонной и всю церемонию не сводила глаз с почетного гостя, величайшего художника всея и всех, бывшего и нынешнего мужа дух десятков известных на весь свет красоток, отца кучи гениальнейших детей, автора метрополитенных статуй, мозаик и росписей, и прочая, прочая, прочая. Он жил на Большой земле, навещая тогда еще полуостров Крайм лишь по особым приглашениям и государственным праздникам, водил дружбу с Бессменным и Бессмертным Прокуратором Наталко, а в свободное время самоотверженно стоял у кормила культуры и искусства.

Аркашу-Шахимат же дома ждал нелюбимый супруг и шестеро вечно орущих и дерущихся отпрысков, за которыми присматривали выписанные из деревни престарелые мужнины сестры. Она всю жизнь так страдала, а этот негодяй ее даже не узнал! Или - скорее всего - сделал вид, что не узнал. А ведь клялся в вечной любви, предатель! Жаль, что на ней в тот день были обычные пролетарские лодочки с дерматиновыми бантиками, а не какие-нибудь шикарные туфли на острых железных шпильках, чтобы насквозь проткнуть его подлую ногу!

Если коротко, тете Аркаше-Шахимат, ввиду отсутствия подручных средств, пришлось проклясть неверного возлюбленного, наслав на него и его потомство до семьсот семьдесят седьмого колена все, что только пришло ей в голову. Особенно удачным ходом стало “шоб у вас у всех зенки повылазили”, ибо, понятное дело, художник без глаз - как без рук.

И лишь оказавшись в тот день в родном гнезде и надавав скачущим по двору детям подзатыльников, поняла Аркаша-Шахимат интересную вещь: прожитые годы не оставили на гадком малювальнике ни малейшего следа. Будучи отцом и дедом, он ничуть не изменился, все так же роскошно сверкал, подлец, бирюзовыми очами, жемчужными кудрями и сахарными зубами. И отказывался меняться и дальше, вплоть до того дня, когда начало сбываться тетушкино проклятье, малювальников объявили вне закона и прогнали слепнуть под землю, а у самой Аркаши-Шахимат выпал последний коричневый зуб.

Он просто исчез, этот Джонни Грей, растворился, будто и не было. Болтали еще, что он - совсем не тот, за кого себя выдавал, и даже рисовать и все прочее вообще не умел, а заставлял работать кого-то другого.