Всё в твоей голове

– Мне было очень неудобно. Я не могла уснуть. Не из-за боли, нет. Просто на меня слишком многое навалилось. Из-за повязки надо было лежать на спине, а я к этому не привыкла. Плюс незнакомая узкая кровать и холодная палата. Сестра не отходила от меня весь день, вечером навестили другие родственники. Вроде все было хорошо, и я сказала сестре, чтобы та ехала домой. Я, мол, уже большая девочка, сама врач, все со мной будет нормально… А потом, когда выключили свет, мне вдруг стало страшно. Я забыла, что уже взрослая, в голову полезли всякие мысли. Я слишком хорошо знала, как часто после операции бывают осложнения: что можно занести инфекцию или порвать швы… Я много вариантов успела придумать. И вскоре мне стало по-настоящему больно. Внутри раны словно кто-то копошился. Я буквально видела, как начинается заражение. С каждым часом становилось все хуже. Знаю, звучит смешно, но мне тогда было жутко. Ближе к утру показалось, что с каждым вздохом швы расходятся. Я кое-как заглянула под повязку и увидела что-то черное. И сразу решила, что это гангрена. Понятно, что такого быть не могло. Однако в четыре утра в пустой палате как-то не до здравого смысла. Чем больше я об этом думала, тем сильнее становилась боль. В итоге пришлось позвать медсестру. Я ей пожаловалась, она вызвала врачей, они начали бегать, проводить всякие анализы… Думаю, именно из-за этой суеты воображаемая боль стала реальной. Может, все прошло бы, если бы кто-то сказал: «Эй, девочка, да все с тобой нормально!».

– Знаете, сложно не отследить параллель между вашими симптомами и тем, как развивалась болезнь вашей матери.

– Я знаю, что с рукой не было ничего серьезного. Не могу объяснить… Умом я все понимала, но боль и слабость казались такими реальными, что это было словно взаправду. Мне не делали облучение и лимфатические узлы не удаляли, поэтому и осложнений быть не могло. И все же боль не проходила.

– А потом, когда пришли результаты анализов?..

– Сразу стало лучше, и я почувствовала себя полной дурой. Зря я на них согласилась…

– Постарайтесь не думать сейчас как врач. Будьте пациентом. Пусть в больнице сами решают, какие процедуры вам нужны.

Элис была милой девушкой и нравилась всем врачам и медсестрам. Правда, иногда ей казалось, они любезничают с ней, потому что она тоже медик. А еще она чувствовала, что они не знают, как с ней общаться. Стоит ли с ней разговаривать как с обычным пациентом или делать скидку на то, что она врач? Впрочем, персонал больницы вел себя сдержанно, при разговоре в меру использовал медицинские термины и в целом не выделял Элис из числа прочих больных. И это было справедливо. Когда Элис поинтересовалась, означают ли нормальные результаты анализов, что рак полностью побежден, онколог осторожно ответил: «Раковые клетки могут находиться в мозгу или других органах, так что простите, скрининг-тест не дает стопроцентной гарантии».

В «Исследованиях истерии» Фрейд рассказал историю фрейлейн Элизабет. Среди прочих своих симптомов она страдала от постоянной боли в ноге. Фрейду удалось выяснить, что боль происходит из определенного места на бедре, куда умирающий отец клал распухшие стопы, когда Элизабет меняла ему повязки. Смерть отца стала для нее ужасным потрясением, которое сфокусировалось именно в этой точке. Тем же самым объяснялась и мигрень Элис – когда врач сообщил диагноз, он утешающе погладил девушку по голове.

– Был еще один идиотский случай, о котором я никому не рассказывала. Я шла однажды по городу, разглядывая витрины. Стояла промозглая дождливая погода. Вдруг я почувствовала, как немеет правая нога. Пришлось остановиться и размять ее, чтобы вернуть чувствительность; только онемение никуда не делось. А час спустя стало еще хуже, нога разболелась так сильно, что я еле могла идти. Мне стало страшно. Вдруг это рак добрался до позвоночника и теперь разъедает ведущие к ноге нервы? Тут и спина заныла… Я решила вернуться домой. Села на диван и сняла обувь. И только сейчас заметила, что носок насквозь мокрый. В ботинке продырявилась подошва, поэтому я чуть ли не босой ногой шла по ледяным лужам. В общем, все оказалось нормально. Просто из-за рака я переживала так сильно, что малейшее недомогание сразу списывала на болезнь.

Теория символов призывает искать в симптомах глубокий смысл. Однако с психосоматическими расстройствами не все так просто. Иногда, как это было, например, с Мэри, я могу объяснять символическое значение болезни: Мэри явно не хотела видеть того, что сделал ее муж, или помнить об этом. Однако гораздо чаще физические симптомы проявляются под влиянием жизненного опыта пациента (как личного, так и социального), его представлений о болезни или знаний о собственном теле.