Всё закончится на берегах Эльбы

Один молодой берлинец попал в батальон после того как решился на самострел. Теперь же он обмолвился, что хочет перейти на сторону русских, чтобы для него поскорее закончилась война. Когда полевой жандармерии стали известны его планы, его расстреляли на виду у всего батальона. Он не прошёл испытания и его бесславный конец послужил назиданием для всех остальных.

В следующем же бою, не менее кровопролитном, чем предыдущий, командир запретил Сандре покидать штаб, а сам со штабной ротой выдвинулся в сторону позиций. В тот день он и погиб. И Сандра понимала, что иначе быть не могло. Слишком человечным был этот школьный учитель, слишком близко принимал всё к сердцу, а на войне так нельзя. Он остро чувствовал свою ответственность за весь батальон, даже за последнего мерзавца в его рядах. Так жить и чувствовать мог только школьный учитель.

Новоприбывший командир батальона сантиментов не разводил. Он был остёр на язык и к женщине в своей вотчине относился отрицательно, хотя вынужден был терпеть. Поняв, что власть переменилась, Сандра лихорадочно прикидывала, может ли повториться рижский конфликт. Но нет, командир относился к ней подчёркнуто индифферентно, будто одно её присутствие в штабе ему ужасно мешало.

На радость Сандры, служба оставалась спокойной, без домогательств и даже поползновений. Офицерам, желающим завязать походно-полевой романчик, она решительно отказывала, ссылаясь на всё ещё продолжающийся траур. На самом деле, после двадцати двух лет брака без любви и понимания, Сандра уже не была способна ни на любовь, ни на понимание. Всё что ей хотелось, так это чтоб её оставили в покое. И ведь никто из офицеров не спорил, ибо прекрасно понимал, что случись с неприступной дамочкой конфликт, то из уставного персонала недолго стать исправляющимся рядовым.

Сами солдаты считали Сандру походной подругой то ли командира, то ли его адъютанта или на худой конец, нового командира отделения связи, такого же юного офицера, каким был покойный Клаус. Эти сплетни были только на руку Сандре, ибо избавляли от опасений, что кто-нибудь из солдат решиться принудить её к близости. А так, никто из них не хотел портить отношение с командованием, от которого зависело, сколько ещё времени придётся служить в батальоне, из которого можно было выбраться только в рай или ад. Но по большой части, после тяжёлых боев и маршей, рядовым было плевать, какого пола штабная связистка, только бы поесть и выспаться.

Сандра решила начать курить, не столько из желания травить дымом свои израненные лёгкие, а чтобы окончательно перестать казаться милой девушкой. Она внимательно наблюдала за солдатами и копировала их манеру держать сигарету, движения рукой и пальцами, поджимание губ, вдохи и выдохи. Может в кино времён веймарской системы курящая женщина и выглядела эротично, но это точно не относилось к Сандре.

— Эй, крошка, — махал ей рукой какой-то солдат поблизости.

Сандра узнала его по голосу. Это на него она упала, добравшись до третьей роты в овраге. Он же и ощупал её за ягодицы при первой же подвернувшейся возможности. Этот жизнерадостный нахал, на вид тридцати пяти лет, был выше её на голову, плечист, но очень уж худ. Не теряя времени, он тут же подошёл ближе и спросил:

— У тебя будет прикурить?

Сандра протянула ему папиросу, в надежде, что теперь-то он от неё точно отстанет. Но не тут-то было. С прищуром солдат внимательно рассматривал её, пока пару раз затянулся.

— Я Ойген Штеманн из третьей роты, — наконец представился он. — Твою фамилию я слышал, а вот имени не знаю.

— Александра.

— Хорошее имя для войны, не совсем женское.

Сандра непонимающе захлопала глазами, а Штеманн продолжал изучающе её разглядывать.

— Скажите прямо, — потребовала она, — чего вы от меня хотите?

Он лишь пожал плечами и сказал:

— Ничего. Я просто хотел выразить слова признательности. Ты ведь сделала для нашей роты очень важную вещь. Если бы не линия связи, которую ты проложили, мы бы не получили приказ к отступлению, так бы и полегли в том овраге. Но ты смогла не только прийти к нам, но и не побоялась вернуться в штаб. На такое мало кто решится, даже если захочет доказать перед командованием свою доблесть.

— Это была не доблесть, а глупость, — мрачно призналась Сандра, — больше я её не повторю.

— Ты себя недооцениваешь, крошка. Поверь мне, не каждый солдат кинется к передовой без оружия в самый разгар боя.

— Я и не думала об оружии. Оно мне не положено.

— Знакомая история, — загадочно улыбнулся он. — Мне вот, одно время, тоже было не положено. Теперь удивляюсь, как только жив остался… А тебя в нашей роте теперь считают за настоящего солдата, хоть без оружия и с кудрями.

Сандра даже не знала, как реагировать на сказанное. Это похвала? Признание? Или завуалированная насмешка?

— Я обратил внимание, ты всегда одна, молчишь, ни с кем не сходишься. Это ведь совсем не по-фронтовому, не в духе товарищества.

— При чём тут товарищество? — раздражённо вопросила Сандра. — Я не солдат, а женщина, если ты не заметил.

Штеманна её слова только развеселили.