Всё зависит от нас

Остальные варианты, как сказал командир, были совсем экзотические, и он их озвучивать не стал, а я не настаивал. Не до того было. Слишком уж всё неожиданно произошло, поэтому и пребывал слегка не в себе. Единственно, что командир клятвенно сказал, а Серёга подтвердил, с видом бывалого урки чиркнув себя по горлу и дотронувшись пальцем до зуба, что Пучков — не их подстава. И вообще, кроме них двоих, больше никто не знает об иновременном происхождении Лисова. Нет, был ещё народ в нашем подразделении, в задачу которого входило докладывать обо всех моих шевелениях, но эти люди были не из разведгруппы. К моим ребятам с таким предложением даже не обращались, чтобы лишний раз не нагнетать обстановку. Тем более что после рейдов каждый писал отчёт, поэтому целенаправленно грузить бойцов посчитали лишним. Я поверил на слово, хотя некоторые подозрения были насчёт Балуева. Почему именно подозревал Тихона, даже сказать не могу, наверное — интуиция. Но он был только временно прикомандированным, поэтому будем считать, что отцы-командиры мне сказали правду.

Потом вспомнилось, с каким жадным интересом Колычев с Серёгой меня расспрашивали про будущее. Иван Петрович после доклада «Михайлову»-Сталину тут же заказал самолёт, но на аэродром сразу не поехали. Командиры у меня были мужики отчаянные и, плюнув на все условности и режим повышенной секретности, стали выяснять, что же нас ожидает в грядущем. Только минут через сорок полковник сильнейшим усилием воли взял себя в руки и, хлопнув по столу, приказал:

— Всё! Хватит! Мы так до утра тебя слушать будем! Пора ехать…

Гусев попробовал канючить, но командир рявкнул и Серёге пришлось обломиться. Вспомнив поднятые домиком брови и удивлённо-обиженные майорские глаза, я улыбнулся, а потом, понаблюдав, за проплывающей внизу и во многих местах уже прикрытой снегом землёй, незаметно для себя уснул…

* * *

Поправив натирающий шею жёсткий, стоячий воротничок мундира и испытывая лёгкий мандраж, шагнул в предупредительно распахнутую дверь знакомого кабинета. Колычев остался в приёмной, хотя я рассчитывал, что нас пригласят вместе. Но вот позвали только меня. Зайдя внутрь, опять испытал удивление. Берии там не было, и лишь один хозяин кабинета, стоя возле окна, издалека молча разглядывал вошедшего. Я, поздоровавшись, продолжал торчать возле дверей, так как не получил больше никаких указаний. Сталин же продолжал молчать. Потом наконец подойдя ближе, указал трубкой на место, приказав сесть. Что-то вождь не пылает радостью, оттого что всё уже разрешилось. Казалось, он даже чем-то недоволен.

А я, усевшись на стул с высокой спинкой, уставился перед собой. Хотя, возможно, именно в эти секунды и решалась дальнейшая судьба, особенного волнения не испытывал. Просто за последний день столько всего случилось, что, наверное, уже перегорел. Сталин у меня за спиной закончил мерить шагами комнату и наконец с сильным, внезапно прорезавшимся акцентом спросил:

— Почему вы могли позволить себе убийство члена Политбюро?

Я неторопливо встал, задвинул стул ближе к столу и, повернувшись всё так же неторопливо, спокойно ответил:

— Потому что пока он был жив, я точно знал, кто запустит маховик развала страны, а также достаточно точную дату своей кончины. Теперь смерть, может, и приблизилась, но, не зная её сроков, всё равно чувствую себя гораздо лучше.

Верховный, подойдя ко мне вплотную и придавив взглядом жёлтых глаз, поинтересовался:

— А если Я вам назову эту дату, что вы будете делать?

После этого вопроса стало как-то не по себе, да и тон у него был очень многозначительный. Сейчас отвечу неправильно и как в песне — «Сегодня не увидеть мне зари, сегодня я в последний раз побрился». В том, что Виссарионыч может без дальнейших расспросов и вопреки всякой логике приказать шлёпнуть бесценного пришельца из будущего, после этого взгляда сомнений не оставалось. Но вот что отвечать надо честно, чувствовал тоже. Этот зверюга малейшую фальшь тут же унюхает. И если поймёт, что я хоть в чём-то душой покривил… Поэтому, пожав плечами, сказал:

— Наверное, ничего… Даже если и получится сбежать, то всё равно это потеряет смысл, так как в одиночку изменить мир у меня не выйдет.

— Вам кажется, его надо менять?

Тон у Сталина несколько изменился, только вот непонятно, в какую сторону. Но то, что скользкую тему моей кончины он хоть на время сменил, не могло не радовать.

— Да, кажется.

— Что же в нём настолько плохого, что через… — Верховный на секунду задумался и продолжил: — …Через пятьдесят пять — шестьдесят лет вас не устраивает ваше настоящее?

— Вас, Иосиф Виссарионович, оно не устроит ещё больше.

— Пф-ф!

Собеседник насмешливо раздул усы:

— Ты меня что, хочешь напугать?

— Какой мне смысл вас пугать? Если бы тогда всё было нормально, то вы бы про меня и не узнали. Для чего мне появляться — вдруг что-нибудь нечаянно изменю к худшему? Но я появился, причём так, что…

Хотел сказать — хрен сотрёшь, но вовремя поймал себя за язык. Хорошо, усатый на эту запинку не отреагировал. Ну во всяком случае сделал вид, что не заметил.