Всё живо…

Я не мог сразу воспользоваться этим советом. Было уже часа два, а лошадь и проводника достать не так просто. Поездку к верховьям Арагвы пришлось отложить, а тем временем я решил пройти по старой Военно-Грузинской дороге, которая прежде шла от Квешеты на Кайшаури и дальше к Крестовой – совсем не так, как сейчас. В 60-х годах прошлого века дорогу по берегу Арагвы продлили до селения Млета, взорвали там могучие скалы и, минуя станцию Кайшаури, проложили удобный зигзагообразный подъем, который сравнивают чаще всего с серпантином. А прежнюю трассу Квешеты – Кайшаури – Крестовая, которая шла на Гуд-гору без всяких зигзагов, поднимая путешественника на протяжении трех верст на высоту целой версты, с тех пор забросили. А между тем по ней-то и ездили прежде. Именно эта часть дороги описана в «Герое нашего времени».

Машине не взять такой крутой уклон, и мы решили с шофером: он поедет обычным путем и будет ждать меня под Крестовой, а я, сократив расстояние вдвое по старой дороге, приеду туда к вечеру.

Когда машина ушла и, выражаясь лермонтовским слогом, пыль змеею завилась по гладкой дороге, – я стал искать попутчиков на Кайшаури. Откликнулись дети: они идут, они укажут дорогу…

За углом продмага внизу, в глубоком ложе, кипела и стремительно улетала Арагва. Вместо моста через нее перекинуто бревно необычайной длины. Сбоку – ни перил, ни веревки…

Постукивая по бревну тростью, стараясь не смотреть вниз, опасаясь зажмуриться, потеряв интерес к окрестностям, одеревенелый, ступал я, и шумела Арагва подо мной.

В середине произошла остановка.

– Не туда помещаете ногу, – беспокоились дети, перебежавшие уже на тот берег. – Посмотрите, куда собрались пойти!

Тогда я лег на бревно и, зажмурившись, пополз, как под пулеметным огнем.

– Может быть, забыли что-нибудь купить в магазине? – фыркая, спрашивали дети, когда я, добравшись до берега, чистил костюм. – Хорошо будет, если еще раз пройдете.

Но мы уже были на другом берегу!..

За рекою – селение. Сразу за ним – подъем, подобно карнизу огибающий гору, иссеченный промоинами, прижатый к пропасти осыпями мелких камней. Он идет, разворачиваясь, над излучиной Арагвы, и Арагва уходит все ниже… Мы вышли на обрывистое плато. Изумрудно-зеленое, оно поросло кудрявым кустарником. И горы, кажется, придвинуты так близко к этой площадке, что еще бы немного – и их можно коснуться рукой. На самом же деле горы с обеих сторон отделены от этого зеленого плоскогорья долиной. К склонам величаво-пустынных гор прилепились селения, и в каждом – древняя четырехугольная башня. Сурово. А туда – в сторону Тбилиси!.. Прячась порою в кулисах лесистых склонов, сверкает Арагва и пропадает в напоенной солнцем дымной дали. Понятно, почему в «Герое нашего времени» Лермонтов описал именно эти места!

Мы шли, беседуя о том, кем они – дети – собираются стать, когда вырастут, какие у них отметки, кому из них девять, десять, одиннадцать… И вот уже входим в селение.

– Пожелаем, – сказали дети, – чтобы вам хорошо было. А мы уже дома.

– Дети, – сказал я с некоторым удивлением, – а как же я буду без вас?!

– Дорогу укажем, так и пойдете.

– Дети, – спросил я снова, – а как же собаки?

– Вы же ничего не хотите взять, – отвечали мне дети, – зачем вам опасаться собак?

– Да, но собаки не могут знать, что я ничего не возьму.

И дети сказали:

– Тогда, наверно, собаки возьмут вас.

Я отказался путешествовать один и просил найти мне проводника. Отвечали, что проводника нет, никто не идет в Кайшаури. Я согласен был ждать до утра. Наконец сказали, что есть проводник: он обедает, освободится через сорок минут.

Я ждал терпеливо. Наконец вышел мой спутник – с мешком на плече, девяти лет от роду и назвался Арчилом. Он шел в селение Сетури.

– Арчил, – сказал я, – дай я понесу твой мешок. Мне нетрудно, а тебе будет легче идти.

– Спасибо, – отвечал он, – но это не надо. Поручение имею доставить лук и, если вы понесете, как смогу сказать, что выполнил поручение?

– Арчил, – спросил я, – а как ты относишься к собакам?

– Никак, – отвечал он, – я еще маленький.

– А как же мне относиться?

– Не беспокойтесь, – отвечал он, – они сами к вам отнесутся.

Я поплелся за ним, почти совсем потеряв интерес к этой высокогорной прогулке.

Вдруг увидел я в стороне группу молодых колхозников, которые о чем-то живо беседовали. Я поклонился. Не буду уточнять, как я кланялся; у меня имеются основания подозревать, что я поклонился подобострастно. Один из юношей вышел ко мне на дорогу и поинтересовался, почему без пальто и без шляпы, с одной тростью в руках, я путешествую по этим местам, не заблудился ли, не нуждаюсь ли в помощи.

Я ответил, что по этим местам путешествовали в прошлом столетии Грибоедов, Пушкин и Лермонтов, что, занимаясь историей русской литературы и этой эпохой, я как историк и критик (я не стал говорить – «литературовед») счел долгом своим повторить их маршрут.

И вместо одобрения услышал:

– Да. К сожалению, наша критика иногда еще отстает от литературы и жизни. Давно бы надо было прийти… Хорошо, – продолжал он, – что трость захватили с собой, она вам поможет…