Всю жизнь я верил только в электричество

Из автобусов и машин все ссыпались, подпрыгивая в пляске, которую они уже физически не в силах были прекратить, потому как гармонисты тоже не могли заставить себя не давить на кнопки и не тягать гармошкины меха.

Дядя Гриша Гулько ковылял впереди пляшущих и почти ясным после трёх кружек бражки  взором разглядывал праздничное место. На лице его сияло выражение  главного ответственного за торжество.

– Ну-ка все, шнырь с глаз во двор! – провозгласил ответственный почти трезво.– А Вы, гости дорогие, после жениха с невестой, приседайте по местам. Невестины люди – с её стороны, жениховские – напротив.

Под гармошки и беспрерывное пение трёх или четырёх веселых песен одновременно, Серёга с Наташкой, которую сложно было распознать в многослойном белом нежном платье да под белой вуалью фаты, чуть  было не сели  первыми, но им помешали сваты – дядя Вася и Валентина, жена его. Они плавно выступили из ворот, неся вдвоём один поднос, покрытый вышитым рушником. Посреди подноса лежал огромный калач с дыркой. В дырку прочно был втиснут хрустальный стакан с солью. Следом за ними так же плавно, но шустро семенили родители невесты дядя Коля и тётя Зина с иконами на вытянутых руках. Мы, малолетки, залезли в палисадник и оттуда через дырки в штакетнике, наблюдали за невиданным раньше событием.

Дядя Вася на подходе к молодым всю тяжесть подноса взял на себя, а Валентина поддерживала его мизинцем.

– А ну, покажите народу, кто хозяином будет в семье! – пропел по-церковному дружка, хлебнувший незадолго из кружки, услужливо подсунутой ему в руку незнакомой мне тёткой из кухонных мастериц.

Серёга нагнулся, потому как был длинный, и отгрыз кусок сверху. Так с куском во рту и стоял. Много, казалось, отгрыз. Но Наталье не надо было наклоняться и она, откинув назад фату, отхватила такой огромный ломоть калача, будто ножом его вырезала. Его во рту удержать не удалось. Тогда Серёга тоже вынул свой кусок и они оба подняли огрызки свои над головами. Наташкин кусок победил безоговорочно. С преимуществом раза в три.

– Ну, Наташка! Учись играть на дудке! – звонким радостным визгом заверещала её двоюродная сестрёнка Ольга. – Под неё твой Серёга и плясать теперь должон! Да ещё и всю жизнь, не меньше! – И она залилась почти рыдающим хохотом, который как зараза при эпидемии передался всем за столом сидевшим, и нам в палисаднике, да всем работягам, к  воротам притулившимся. Сразу стало весело и свободно. Оставался один торжественный  момент, благословление родительское. Но и его пришлось придержать на пять минут, пока народ выдавил из себя последние всхлипы хохота. Тогда дядя Коля и тётя Зина, каждый со своей иконой, наставили их на молодых как пистолеты, и сказали  значительно и увесисто:

– Волею Божьей и любовью к вам, им же дарованной, благословляем вас, дети наши родимые, на счастливую жизнь, богатую милостью Господней, хлебом-солью и детишками, главным вашим богатством на земле нашей грешной! Во имя отца, сына и святаго духа! Да пребудет с вами милость его!

И они протянули иконы прямо к носам молодоженов, которых заранее никто не проинструктировал как себя после этого вести.

– Иконы целуйте, да родителям в ноги кланяйтесь, кланяйтесь! – прошипел дядя Гриша, который как из воздуха  материализовался за спиной Натальи. – Эй, Миха, Мария, порядка не знаете? Вы родители, али хвосты собачьи?! А ну бегом сюды, нагайки на вас нет! Чураетесь благословления, ай не согласные с ЗАГСом и венчанием?

Вот когда полный состав родителей состыковался, Серёга с Наташкой чмокнули святые лики  попеременно одну и другую. Да так низко поклонились, что Серёга лбом въехал в тарелку с нарезанными ломтями хлеба. Бабушка Фрося напекла двадцать пять круглых буханок. А Наташкина фата на секунду нырнула в большую тарелку с залитыми собственным соком солёными груздями. Фату она потом вытерла рушником от откушенного калача, а крошки хлеба со лба Серёгиного смахнула небрежно вниз. И они, ненадолго зависая на бостоновом черном костюме жениха, спланировали на дорогу.

– А ну, гуляй теперича, станишники! – дядя Гриша перед этим воззванием махнул гармонистам, чтоб притихли. – На всю Ивановскую гуляй, счастливую жисть молодым нагуливай! Ешьте-пейте, гости милаи, да доброй жизни им загадайте!

Народ повиновался немедленно и опрокинул дружно по рюмке с водкой, после чего приступил к аппетитному закусыванию таким разнообразием застольным, что даже у тех, кто его готовил и попутно жевал, включая и нас , пацанов, возникло повторное желание присоединиться к гостям. Удерживало только то, что в нас втолкнуть уже было невозможно даже маленькую кругленькую карамельку «рио».

  И так бы, может, и побежал замечательный праздничный вечер, но тут поднялся над столом и народом могучий двухметровый дядя  Сеня  Сухачов и сказал как диктор Левитан.

– А вообще, если по порядку жизнь начинать, то невесту сперва выкупить положено! Не выкупал невесту? Значит, ни тебе, ни ей цену знать не будете. А это, считай, и не жизнь, когда супруга не ценишь, али супружницу.