Всюду третий лишний

Венди была единственной девушкой Дэнни за все то время, которое мы прожили на Тринг-роуд. Она работала врачом по трудотерапии в больнице в Сток-Мендевиле, где они и познакомились, когда он готовил там свое шоу: она вошла в его кабину спросить что-то о песнях Билли Брага. Венди была умопомрачительно красивой: стройные, как у фотомодели, ноги; длинные светлые волосы; фигура такая, что не жалко отдать жизнь за одно объятие; ясные зеленые глаза; смех ее был слегка приглушенным, а улыбка, обнажавшая слегка искривленные белые зубки, делала ее неотразимо сексуальной и привлекательной. Она была неправдоподобно умна – блестящее окончание школы обеспечило ей место в Оксфорде, от которого она, однако, отказалась и поступила в университет в Лидсе по той причине, что, родившись в Сарбитоне, она, тем не менее, чувствовала некую естественную тягу к северу с его неяркими песчаными пейзажами. Во многих отношениях Венди была тем, что можно было бы характеризовать как Дэнни в женском обличье: красивая, с мгновенно меняющимся настроением – от смущения до обескураживающей откровенности, – она подчас производила впечатление легко ранимой, что выглядело несколько странным, но еще больше влекло к ней. Ее отец умер, когда ей было семь лет. Она так и не примирилась с приходом в семью отчима и утратила все контакты с матерью и братом, у которого была лейкемия. Венди часто бывала стеснена в средствах и в силу этого выработала некую напряженно-независимую манеру общения с окружающими: до тех пор, пока она не знала, кто вы такой, она разговаривала с вами нарочито «докторским» тоном, за которым старалась спрятать неуверенность в себе и подозрительность к вам. Всякий раз, когда она звонила к нам домой, мы должны были довольно долгое время обмениваться любезностями и ничего не значащими фразами, прежде чем выбрать момент для начала разговора по существу.

– Здравствуйте, с вами говорит доктор Венди. Я могу поговорить с доктором Дэнни?

– Здравствуйте, доктор Венди, доктор Дэнни в данный момент находится в операционной. Если бы вы нашли возможность позвонить позднее… [Дальнейший разговор продолжается в нормальной манере. ]…Привет, Венди, да Дэнни куда-то вышел. Как дела? Может, ты зайдешь?

– Кит, мы можем и дальше общаться, как врачи?

– Конечно, доктор Венди, я скажу своей секретарше, что вы звонили, и, когда у доктора Дэнни закончится консилиум, я позабочусь о том, чтобы он позвонил вам.

– Благодарю вас, доктор Кит. Знаете, я сегодня чувствую какую-то тревогу.

Венди была во всех смыслах личностью необычной и к тому же столь искусной в перевоплощениях, что я часто не мог сразу распознать, не издевается ли она над всеми нами, пользуясь для этого одним из многочисленных и лишь одной ей ведомых способов. Ее настоящей страстью было спасать, спасать кого угодно: людей, животных, окружающую природу, вообще весь мир – «делаю то, что делала Флоренс Найтигайль[28]» – так называла она это. Венди отдавала половину своего жалованья нуждающимся, у которых были достаточные основания для обращения за помощью; после университета она два года проработала на добровольной службе за пределами митрополии и уверяла нас в том, что всегда носила в сумочке смертельную дозу парацетамола в течение всех трех сроков пребывания Маргарет Тетчер на посту премьера. Обилие мышей в нашем доме (в ту вторую весну нашей жизни в нем) чуть не довело ее до болезни, потому что, увидев расставленные повсюду пружинные капканы, она едва не упала в обморок от сострадания к несчастным мышам и объявила, что не переступит порог нашего дома, пока мы не заменим эти капканы на более гуманные устройства типа сервировочных столиков на колесиках, в которых пойманных мышей можно будет выдворять из дома живыми и невредимыми.

Принято думать, что женщины вступают в отношения с мужчинами, внешние данные которых примерно соответствуют их внешним данным. С Венди все было совсем иначе, по крайней мере до ее встречи с Дэнни. Все ее приятели были на удивление некрасивы. Да к тому же еще и неудачники. Одному из них, которого она называла в разговоре Гриб, поскольку он работал заготовщиком грибов на шампиньонной ферме неподалеку и зачищал грибы перед тем, как их отправляли на продажу в супермаркет, во время шахтерской забастовки оторвали ухо, и теперь он носил протез, который, когда ложился в постель, клал в жестяную банку, стоявшую под кроватью. Другой, известный нам как Кирпич, был стеснительным, плешивым сорокачетырехлетним перевозчиком племенного хряка, в услугах которого нуждались соседние фермеры; жена бросила его, когда он сидел в тюрьме за нанесение тяжких телесных повреждений. Венди, в свою очередь, относилась к этим людям с нескрываемым пренебрежением и насмешкой.

– Я знаю, что он был ужасным и отвратительным, но взгромоздил меня на пьедестал, а жизнь у него была просто ужасной; мне просто хочется внести хоть какой-то небольшой лучик света в нее. К тому же он такой хороший человек. И каждую неделю ходит добровольно помогать на мусороперерабатывающий завод в Эшридже.