Всюду жизнь

— К тому времени, когда мы окончим институт, в Сибирске уже будут построены двенадцатиэтажные дома-башни, так что тебе не надо будет топить печь!

Федор не смел сказать прямо, что просит ее стать его женой, — он не был уверен, что Катя согласится. Но потерять всякую надежду? Пусть лучше будет неизвестность… Катя угадала его мысли и засмеялась:

— «Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам. Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам» — так, кажется, поется в песне? Федя, дорогой, ты говоришь так, будто я уже твоя жена!

Федора смутила ее проницательность и откровенность, но тут же он обрадовался, что Катя сама заговорила о том, о чем он боялся сказать, и тоже будто в шутку, хотя сердце его колотилось от ожидания ответа, сказал:

— А разве ты не согласна быть моей женой?

— О, это, как говорят, надо еще посмотреть!

Он обнял Катю, зацеловал лицо, руки.

— Ну говори, говори же — ты согласна? Да?

С пылающим, гневным лицом она резко оттолкнула его:

— Пусти! Ты с ума сошел! Думаешь, если я пришла сюда, так тебе все позволено?

Увидев, что Федор расстроен, Катя стала ластиться к нему:

— Ну не сердись на меня, милый. Хорошо? Ты завтра свободен от ночного дежурства?

— Да. Я работаю через день.

— Ну так вот, — Катя взяла его руки и положила себе на колени, — давай пойдем вечером куда-нибудь.

— Спасибо. Только скажи, куда ты хочешь пойти?

— Нет — теперь решай ты. Мне хочется сложить руки и отдаться течению — куда вынесет!

Она взяла со стола бутылку вина, прочитала наклейку.

— Да что же ты не угощаешь меня? Я ведь пришла к тебе в гости!

Они пили вино, закусывали колбасой и батоном, пили чай с конфетами, которые нашлись у Кати в сумочке, и снова жизнь казалась Федору великолепной, и только в двенадцать часов ночи он проводил Катю на автобус.

Глава тринадцатая

1

Март, апрель, май, июнь.

Всего четыре спокойных месяца знал Федор с Катей. Эти месяцы можно считать самыми счастливыми в их любви.

Федор видел Катю почти ежедневно.

Ложился в постель, блаженно улыбаясь, переполненный радостными ощущениями от встречи с Катей, уверенный в том, что завтра снова увидит ее, и сразу проваливался в сон, как в черную яму.

Теперь он без стеснения заходил к ней в группу, и это уже никого не удивляло, студенты принимали его посещения как нечто само собою разумеющееся. Теперь не Станислав, а он провожал Катю из института домой, а хмурый, злой Стасик тоскливо смотрел им вслед.

Не имело значения, куда они шли — в кино, в театр, в кафе, на вечеринку или просто гуляли по улицам — с ним Катя, и ему больше ничего не надо было.

Федор вспомнил, как впервые пришел к Кате домой. Позвонил, чтобы сговориться о встрече, а она вдруг пригласила его к себе.

Приглашение Кати было так неожиданно, так ошеломило его — хотя об этом он втайне мечтал как о чем-то желанном, но недостижимом, — что после небольшой паузы переспросил переменившимся, сдавленным от волнения голосом:

— Приехать к тебе домой?

— Ну да. Ты же знаешь, где я живу.

— Да, конечно, знаю.

— Приезжай часам к семи. Мне никуда не хочется выходить сегодня.

В радостном нетерпении он помчался в Кузьминки.

Вот и ее подъезд. Здесь они всегда расставались. Федор спускался по лестнице, запрокинув голову вверх, где на третьем этаже у перил стояла Катя и махала ему рукой. У выхода останавливался и слушал, как щелкал замок двери, за которой находилось таинственное жилище Кати.

И вот Федор впервые нажимает кнопку звонка в ее квартиру. Вместо звонка за дверью раздается мелодичный перезвон, будто заиграли маленькие куранты.

В тесном коридорчике его встречает Катя. Он ловит выражение ее глаз, хочет узнать, рада ли она встрече. Катя улыбается, глаза сияют. Обласканный Катиной улыбкой, Федор забывает о своих сомнениях, напряжение исчезает, чувствует он себя легко и раскованно. Ее улыбка имела необыкновенную власть над Федором: он думал, что Катя так счастливо улыбается оттого, что видит его, оттого, что они вместе; значит, он и в самом деле любим. И она выделила и выбрала именно его из числа многих людей. И Федор сам себе начинал казаться таким, каким его, должно быть, считает Катя: и умным, и добрым, и мужественным, и привлекательным; сознание этого наполняло его уверенностью в себя, придавало силы.

Катя произносит самые обыденные слова: «Свою дубленку вешай вот сюда», а Федору представляется, что она оказывает ему величайшую милость.

— Кстати, где ты достал эту шикарную вещь? — спрашивает Катя, поглаживая цигейковый воротник.

— Это не дубленка, а обыкновенный овчинный полушубок. Получил как спецодежду на стройке в Дивногорске, — улыбается Федор.

Катя прикладывает ладонь к его губам:

— Не улыбайся во весь рот. На твоем лице сияет такое откровенное, телячье обожание, что если родители увидят тебя, подумают бог знает что.