Всходил кровавый Марс: по следам войны

— А чего на него смотреть? Что герман, что австрияк — все равно неприятель.

— Все равно, — передразнивает казака сердитый голос. — Казак и в мирное время с людей шкуру спускает. От них всем худо. И герман за казаков всех колет.

— Ду-у-рак ты, как есть ду-рак, — отзывается казак. — Герман день ото дня все жёстче бьётся. У него теперь — слыхал? — пули газовые. Попал в тебя пулей газовой — и ты сгоришь, и кругом тебя сдохнут.

— Все брешешь, — презрительно говорит тот же бородатый солдат.

— Нет, это он правильно, — раздаются убеждённые голоса. — У нас в полку одному солдату в руку ударило такой пулей, рука вся сгорела.

— А штык у него какой, — подскочил ко мне маленький юркий пехотинец. И, вынув большой германский штык с пилой на конце, начал с азартом объяснять: — Вперёд он штык по эфто место в живот запустит и начнёт по кишкам пилить. Чтобы больней было.

— Не по кишкам, по лопатке пилит, — поправляет другой.

— Вы их не слушайте, ваше благородие, — протестует солдат с бородкой. — Такой штык только у унтер-офицеров. Вы хоть германа самого спросите.

— А где он, пленный? Пошлите его сюда.

— Не пойдёт. Волком смотрит. Не засмеётся.

Я громко сказал по-немецки:

— Прошу пленного немца подойти к столу.

С подоконника встал необыкновенно высокий угрюмый детина с забинтованной рукой и медленно подошёл ко мне.

— В Германии все солдаты такого исполинского роста? Как вы только до рта своего достаёте? Немец помолчал. И вдруг широко улыбнулся.

— Ишь ты, — засмеялись солдаты. — Родному слову обрадовался.

— Куда вы ранены? — спросил я его.

— Мне прокололи руку штыком, — показал он рваную рану на предплечье. — Хорошая работа, — улыбнулся он снова.

— У нас вообще хорошие ребята, не правда ли?

— Покамест меня не трогают, — ответил он сдержанно.

— Немец благодарит вас, — передал я его фразу солдатам, — что вы к нему злобы не показываете.

— Я б ему показал, — свирепо взглядывает казак. — Попался бы он в мои руки, я б его научил! Зачем казённый паёк пленному отдавать? Нас в бой посылают — полконсерва дают, да ещё наказывают: не жри, после боя сожрёшь. По два дня голодные в яме сидим. А потом пленных к себе берут и нашим хлебом кормят. Ишь, дери его в бога...

— Тише ты; там сестра ходит.

— Чего сестра? Ну её к старушкиной матери. Я в одном госпитале так сестру ахнул, что она к доктору жалиться побежала. Прилетел доктор: «Мерзавец! Ты как смел?..» — «Виноват, я не мерзавец, я казак. Не имеете полного права мерзавцем называть». — «Как тебе не стыдно сестру обижать?» — «Никак мне не стыдно. А вот ей должно быть стыдно: она мне так рану затормозила, будто...»

И казак выпаливает оглушительное сравнение в духе непечатных неожиданностей «Декамерона». Немец исподлобья поглядывает на свирепого казака.

— Это казак, — говорю я ему. — У него только голос сердитый, но и он парень добрый.

— Да, — неопределённо отделывается немец и стоит, угрюмо насупившись.

Я показываю ему пилу на штыке и спрашиваю, для чего она служит.

— Такой штык, — оживляется немец, — носят у нас пионеры-разведчики [36], которые прокладывают дорогу среди кустарника. Этим штыком можно пилить и дерево и камень...

Солдаты внимательно разглядывают немца и делятся вслух своими мыслями:

— Платье на ем хорошее.

— И сапоги цельные.

— Сытый: видно, корма не жалеют.

— Они в бой идут — по четыре консерва в ранце. Потому, ежели прорвётся, чтобы запас был. Немец хитёр: он все обсматривает вперёд.

— А у нас больше об офицерах думают.

— В эту войну ещё мать их надвое. А в японскую, распатронь холера, ...они за двадцать вёрст от боя сидели, в бараках с сёстрами воевали.

Идёт безостановочная бомбардировка. Линия боя приближается с каждым часом. Слышно, как завывают вертящиеся «стаканы» [37]и с треском лопаются все ближе и громче. Число прибывающих раненых растёт. Там, на месте боя, вероятно, груды тяжело искалеченных солдат умирают за невозможностью добраться до перевязочных пунктов. Не хватает медицинского персонала, чтобы поспевать за «фабрикой смерти».

* * *

Старший ординатор полевого госпиталя, известный хирург Борисов, радикал и общественник, за завтраком излагает планы новой организации Красный Крест. Эта идея наполняет его бурной энергией.