Всходил кровавый Марс: по следам войны

Катерина гречку вязала,
Катерина добре казала.
В Катерини чорни очи,
Катерина гарна до ночи.
Повисила чоботи на гвозди,
Сама себе вдарила...

Идём пограничными лесами. Ни уныния, ни подавленности. Меньше всего мы сейчас похожи на разбитую армию, в жалобных песнях изливающую свои печальные думы. Солнце ли сбивает с толку наших солдат, или душа вступила в какое-то тайное соглашение с историей, но кругом бренчат балалайки, и задорные частушки, опьянённые дерзостью и земными грехами, как осы, кружатся в воздухе. Поют решительно все. Частушка победоносно подчинила себе все умы и сердца. Изворотливая, насмешливая и гибкая, она зубоскалит, кривляется и беззаботно потешается над собой, над начальством, над нашими военными неудачами, над легкомыслием окопных красавиц. Над окопным героизмом и над окопной вошью.

У каждого своё на уме. Три пехотинца, высунув по-казацки чубы — фуражка только на честном слове держится, — лихо покрякивают и выплясывают словами разухабистую чечётку, полную убийственного сарказма:

Меня били, колотили,
Руки-ноги перебили
На Шреняве, на Сеняве,
Коло Сана, коло Яна...

По скулам дробила пуля,
По затылку броневик.
По зубам рука с прикладом,
Да по брюху вострый штык.

Меня били, меня гнали,
Ох, да гнали с Дунайца,
А народы все сказали -
Так и надо, подлеца.

Какой-то безусый парень из недавнего пополнения не даёт пощады любителям Георгиев и военной славы:

Ух, ух, ух, ух,
На войне-то я петух,
На одной ноге скачу —
Об Егорье хлопочу;
Как Егорья захочу,
Из окопа заскочу.

А Егорий не даётся,
Над бедой моей смеётся...
Вошь — царица частушки.
Её прославляют на всех концах леса:

Мы геройску драку днём
С австрияками ведём,
А всю ночку напролёт
Вошь окопная грызёт.

Только шкура засвербила —
Я со страху млею.
С немцем биться я готов,
А со вшой не смею.

Нам на немца наплевать,
Смерти не страшимся,
С немцем рады воевать,
А со вшой боимся...

Шкира и десятки таких же Шкир целиком погружены в любовное токование:

Эх, бабью какое счастье,
Что стоят пехотны части...
Ой ты, полька кучерява,
Где ты, стерва, ночевала?
Ты ж божилася, клялася,
Что.........

У заборов пестрят многоцветные платки пограничных баб. Бабьи глаза из-под платков говорят многообещающим языком. Если политическое слияние России с Галицией не удалось, то гений рода, принимая во внимание настойчивое поведение Шкиры, вероятно, не останется в проигрыше.

Из лесу доносятся похотливые взвизгивания.

Бонахи — огромная пограничная деревня, затерявшаяся в глухом лесу. В мирное время местные жители занимаются контрабандой и грабежом. Но с тех пор как дело это перешло в руки цивилизованных народов, жители Бонахов изнывают от безделья и делают вид, будто сеют, пашут и косят. Костюм у них русинский, язык польский, подданство русское, нравы готтентотские. Это настоящие лесные люди, грязные и обросшие, как звери. Отсюда и само название — Бонахи (бонах — дикий, некультурный, лесной обитатель).

Три мучительных неудобства здешней стоянки — блохи, отсутствие уборных и отсутствие столов. От блох мы спасаемся в палатках. Столы заменили собственными чемоданами, так что приходится писать, согнувшись в три погибели. Но отсутствие уборных бросается и в нос и в глаза на каждом шагу, так как огромная деревня битком набита парками, обозами и резервными частями.