Вскормленные льдами

Кстати, потом маршал барон Куроки и офицеры его штаба с интересом слушали о том, что происходит в русском тылу.

Хотя Гамильтон не сомневался, что у японцев шпионов и без того хватает.

* * *

Накануне наступления пришло приглашение от Куроки провести совместный завтрак.

Последовав за ординарцем, Гамильтон увидел пять раскинутых палаток, где собрался весь штаб армии. В генеральской палатке, помимо маршала и других офицеров, присутствовали адъютант принц Куни и начальник штаба генерал-майор Фуджии.

На столе без особого изобилия – традиционный рис, соленые сливы, чай, как обычно в миниатюрных порциях, что нормальному европейцу на один зуб.

После обмена официальными поклонами ему со всей любезностью предложили присоединиться к трапезе.

Покончив с едой, в японской естественности – молча, Куроки, наконец, обведя всех торжественным взглядом, но определённо именно для британского гостя, значимо объявил:

– Через два дня! Мы выступаем через два дня на утро.

Со стола тем временем убирали незатейливую закуску, расстелив карту.

– Я по-прежнему ощущаю вину, что во время нашей неудачи при Шахэ вы попали к русским, пережив не самые приятные моменты…

Подобные разговоры возникали уже не раз после его возвращения, и Гамильтон, зная, что это лишь вежливая риторика, тактично не перебивал – требовалось дождаться, когда командующий закончит, и лишь потом расшаркаться в таком же деликатном ответе.

Однако дальнейшее заявление маршала немного удивило.

Хотя чему тут удивляться – японцы знали, что британское командование в лице сэра Гамильтона искренне интересуется всеми новинками по тактике и вооружению, что появляется у русских, а также, какие идеи придут в азиатские головы. В этом случае, кстати сказать, сами японцы проявляли осторожную и, как подозревал Гамильтон, предусмотрительную скрытность даже по отношению к союзнику. Как бы там ни было…

– Наши лазутчики в стане врага докладывают, что в расположение корпуса генерала Брусилова прибыло любопытное пополнение… – Куроки увидел, что англичанин приподнял бровь и удосужился пояснить: – Одним своим видом формы одежды. Это нечто похожее на ваше хаки, но пятнистое. Будучи само по себе интересным фактом, более того сообщается, что это панцирная рота, имеющая на вооружении нестандартное оружие.

– Панцирная? – не удержался Гамильтон.

Маршал лишь склонил голову, подтверждая сказанное, и предложил:

– Вам предоставляется случай отправиться с нашими офицерами на участок фронта, где расположен корпус Брусилова. Для наблюдения и возможно более близкого ознакомления с необычными образцами. Скоро наступление, и у нас наверняка появятся пленные.

Куроки продолжал зачитывать выдержки из донесения, составленного явно не военным, но некоторые детали были весьма занимательны.

«Это действительно должно быть нечто интересное, – немедленно решил Гамильтон, – пропустить подобное дело с моей стороны было бы крайним попустительством».

* * *

На третьи сутки стало понятно, что на этом фланге, где держала оборону армия Гриппенберга, наступление японцев провалилось.

Ожидаемая «панцирная рота» до сей поры никак себя не обозначила, тем не менее Гамильтон сразу обратил внимание, что тактика русских изменилась. И не в лучшую для японцев сторону.

«Либо прибыли кадровые части, снятые с западной границы, либо славяне наконец-то чему-то научились».

В этот раз русские батареи не торчали открыто на вершинах сопок, а располагались за линией обороны, и, несмотря на явное количественное преимущество японцев, привести их к молчанию не удавалось. Наоборот, в большинстве случаев контрбатарейной борьбы японские орудия были подавлены.

А на третьи сутки русские сами нанесли контрудар на широком участке фронта.

Начали согласно законам тактики с артподготовки, но как потом выяснилось, пользуясь условиями местности и покровом ночи, предварительно сквозь линию фронта просочились казаки-пластуны, а также многочисленные конно-охотничьи отряды.

Здесь Гамильтон для себя, пусть и запоздало, но ещё успел проконтролировать ситуацию, исправно ведя хронологию действий в своём дневнике.

Случилось то, о чём он предупреждал Куроки и других офицеров японского штаба.

Дело в том, что японцы повсеместно использовали телефонную и телеграфную связь, либо конных ординарцев для доставки донесений. Британский опыт оптической сигнализации с помощью гелиографов, за который ратовал Гамильтон, ими практически не применялся.

В ночь перед контрнаступлением русские разведчики-пластуны (plastuns) перерезали линии соединений, при этом весьма масштабно и в нескольких местах. Высланные на восстановление солдаты были по-тихому вырезаны из засады.

Вследствие чего атакованные японские части вели абсолютно не согласованные действия из-за отсутствия координации.

* * *

Но первым выступил Штакельберг.

Не дожидаясь рассвета, внезапным броском 1-й Сибирский корпус овладел деревней Кофынцы. Японский гарнизон оказался захвачен врасплох и был взят в штыки. Лишь немногая его часть сумела разбежаться.