Но самое вопиющее противоречие между теорией и реальностью в международной торговле обнаружилось, когда война по поводу растворимого кофе в 1967 г. приняла всемирный размах. Тогда стало очевидным, что только богатые страны имеют право использовать себе во благо «преимущества сопоставимых природных богатств», которые в теории определяют международное разделение труда. Мировой рынок растворимого кофе, на удивление обширный, находится в руках компаний «Нестле» и «Дженерал фудз»; полагают, что пройдет немного времени, и эти две огромные компании будут поставлять более половины кофе, потребляемого в мире. Соединенные Штаты и Европа покупают кофе в зернах в Бразилии и Африке, перерабатывают его на своих заводах и, превратив в растворимый, продают всему свету. При этом Бразилия, самый крупный мировой производитель кофе, не имеет права конкурировать с ними, экспортируя свой собственный растворимый кофе, что позволило бы ей воспользоваться более низкой себестоимостью и излишками производства, которые раньше уничтожались, а теперь хранятся на государственных складах. Бразилии дано право только поставлять сырье, чтобы обеспечивать заводы за рубежом. Когда бразильские фабрики — а их лишь 5, в то время как всего в мире насчитывается 110, — начали поставлять растворимый кофе на международный рынок, их обвинили в незаконной конкуренции. Богатые страны подняли крик, и Бразилии пришлось смириться с /333/ унизительным условием: она наложила на свой растворимый кофе такой высокий внутренний налог, который сразу же сделал его неконкурентоспособным на североамериканском рынке [78].
Европа не остается позади в применении таможенных, налоговых и санитарных барьеров против латиноамериканской продукции. Общий рынок вводит налоги на импорт, чтобы защитить высокие внутренние цены на свои сельскохозяйственные продукты, и одновременно субсидирует эти продукты, чтобы экспортировать их по конкурентоспособным ценам: благодаря тому, что? он получает за счет налогов, он финансирует субсидии. Так бедные страны платят своим богатым покупателям, чтобы те могли с ними успешно конкурировать. Килограмм телячьей вырезки стоит в Буэнос-Айресе или Монтевидео в пять раз меньше, чем когда она висит на крючке в какой-нибудь мясной лавке Гамбурга или Мюнхена [79]. «Развитые страны разрешили бы нам продавать им реактивные самолеты и компьютеры, но ничего такого, что мы в состоянии произвести с выгодой для себя», — справедливо пожаловался представитель чилийского правительства на одной международной конференции [80].
Империалистические инвестиции в промышленность Латинской Америки абсолютно никак не изменили условия ее участия в международной торговле. Регион продолжает задыхаться от обмена своих продуктов на продукты ведущих промышленных стран. Экспансия сбыта товаров североамериканских компаний, обосновавшихся к югу от Рио-Гранде, осуществляется на местных, а не на внешних рынках. Напротив, доля экспорта в общем объеме торговли обнаруживает тенденцию к уменьшению: по данным ОАГ, в 1962 г. североамериканские филиалы экспортировали 10% всей реализованной продукции, а 3 года спустя — только 7,5% [81]. Торговля промышленными товарами, /334/ произведенными в Латинской Америке, растет только внутри Латинской Америки: в 1955 г. промышленные изделия составляли одну десятую часть товарооборота между странами региона, а в 1966 г. уже 30% [82].