Вслед кувырком

— Ничто так не способствует расовой гармонии, как небольшое стихийное бедствие, — заметил Билл через минуту в раздевалке для мальчиков.

— Ага, — сказал дядя Джимми, подмигнув Джеку. — Расизму — бой! Сбросим на него бомбу!

Потом, когда все переоделись в сухое, Билл и дядя Джимми пробрались к импровизированному бару, торгующему под управлением местного «Лайонз-клаб», предоставив детей самим себе.

Дальше были часы мучительного веселья, когда самозваные затейники, не теряя времени, затянули Джека и Джилли в бесконечную череду тупых игр — «пойте с нами» и еще какие-то соревнования в искусствах и ремеслах, — продолжавшихся по нарастающей, пока Белль наконец-то не удосужилась вырубить электричество. В школе был свой аварийный генератор, но его использовали по минимуму из-за дефицита топлива, и отдельные лампы в длинных коридорах рассеивали мрак длинными бледными эллипсами, а в зале от них было еще меньше проку — как от далеких звезд под высоким потолком.

Возраст Эллен дал ей ведущую позицию в игровой группе Джека и Джилли, и уж удовольствие, которое она получила, играя старшую, было усилено кучей возможностей для мелкой мести — разбитый палец на ноге не был забыт ни на минуту, как, впрочем, и тысяча других уколов. Все это она постоянно оттачивала на оселке памяти для таких случаев: арсенал ножей без рукояти, ранивших ее саму, когда она за них бралась, — отчего она лишь крепче стискивала свое оружие с ревностностью мученицы, как будто, проливая собственную кровь, зарабатывала моральное право пролить чужую. И неудивительно, что Джек и Джилли тут же послушались, когда Билл велел им идти спать после прошедшего под хриплые голоса ужина, в который каждый внес, что было — ужин в складчину, постапокалиптический День Благодарения с сыром и крекерами, печеньем, чипсами, солеными крендельками, морковными палочками, сливами, персиками и бананами, сочными помидорами, копченым мясом, жареными цыплятами, домашними яблочными пирогами, кексиками и пирожными, и все это предварялось молитвой священника Первой Баптистской Церкви в Бетани — он назвал Белль бичом Божиим, коий Всемогущий ниспослал в наказание грешной пастве своей, уклоняющейся от путей праведных. Дядя Джимми закатывал глаза, слушая, как этот человек наваривает пожертвования на заезжей знаменитости — Белль.

Но это было уже давно. Билл, дядя Джимми и Эллен (эту воображалу на время сочли взрослой — вроде как повышение в звании в боевых условиях) еще не пришли. Они на той стороне зала, где кучкуется человек пятнадцать — ядро вечеринки, вдохновленной Белль, те, кто решил ее пересидеть. Джек слышит возбужденные голоса и взрывы смеха, басовое гудение отцовского голоса, берущего верх, как в передаче «Внутри Пояса», когда он сбрасывает свою летаргическую маску, другие голоса громко — некоторые пьяно — поют под рокот гитары, а музыка струится из магнитофонов самая разная: от госпела и кантри до диско и рок-н-ролла, и разнобой звуков странно сливается и сворачивается в похожем на грот помещении с высоким потолком, превращаясь в какого-то невиданного музыкального мутанта, в музыку, способную переменить мир. И если закрыть глаза и слушать внимательно, отключившись от музыки и голоса Джилли, то можно представить, что слышишь эхо прежних игр в баскетбол и воодушевляющие выкрики болельщиков, звуки, вечными призраками порхающие в зале: резкий скрип кроссовок по сосновым доскам пола, разноголосицу ритмических выкриков, слова, заглушаемые согласным топотом сидящих болельщиков. Он сам будто падает, проваливается в темноту более глубокую и более одинокую, чем сон. Потом его бьет дрожь, глаза резко раскрываются, сердце колотит по ребрам.

— Эй, — шепчет Джилли, и до него доходит, что она давно уже что-то говорит, хотя он ни слова не может вспомнить.

— Боже мой, — выдыхает он на спаде адреналина, еще не до конца вернувшись. Мерцающие и ровные лампы за силуэтом Джилли и над ним где-то в милях от него, как огни города за холмами на той стороне темной широкой реки. Это место ему знакомо, он бывал там раньше, ходил по улицам, заглядывал в дома, говорил с горожанами, и название прямо на языке… и оно лопается, как пузырь, оставляя вкус и знакомый, и таинственный в пространстве его отсутствия. Опечаленный потерей и бесплодным желанием, Джек тщетно пытается удержать неверную память.

— Эй! — Уже резче, с тычком жесткого пальца в левую руку — там, где рана. — Ты слушаешь или нет?

— Ой! Джилли, перестань!

— Ты спишь, когда я с тобой говорю! — Как будто обвинила в глубочайшем предательстве.

— Я не спал.

— Ага, не спал он!

— Ребята, тихо там! — ворчит мужской голос из темноты неподалеку, сопровождаемый хором «тсс!».

— Пошли, — говорит Джилли, не обращая внимания.

— Куда?

Но она уже на ногах, пробирается к краю матов.

— Погоди…

Джек встает и идет за ней, споткнувшись разок, когда задевает босой ногой то ли корешок книги, то ли резиновую подошву перевернутого кроссовка, и догоняет Джилли посреди зала. Здесь тоже темно, так что лица ее не видно, только глаза блестят.

— Папа нас снова спать отправит.